Оборотень - [173]

Эрлинг услышал смех Фелисии, так она смеялась в светлые дни в Венхауге: ох, Ян, милый, добрый Ян!

— Теперь выслушай меня. — Эрлинг на минуту задумался. — Больше ничего не говори мне и ни о чем не спрашивай. Вспомним наш старый опыт — незачем знать больше, чем необходимо. Вот мой план: сейчас я пойду с тобой в Новый Венхауг, и ты дашь мне бутылку коньяку. Потом я вернусь с нею сюда, до утра мне нужно побыть одному. Сегодня вечером или завтра утром скажи кому-нибудь мимоходом, что я уезжаю обратно в Лиер. Завтра, ближе к вечеру, я закажу такси. Вот, пожалуй, и все. Мы могли бы обсудить с тобой, что будет, если я не вернусь, но ты позаботишься обо всем и все сделаешь не хуже меня, а может, даже и лучше. Ты ведь практичный, сам знаешь. Мне осталось задать тебе два вопроса. Первый, ты понимаешь, что вы больше никогда не увидите меня, если я попадусь?

Ян кивнул.

— И второй, почему ты выбрал именно Торвалда Эрье и почему ты вообще считаешь, что кого-то надо убить? До сегодняшнего дня я не сомневался, что твой призрак совершенно нормален, конечно, в определенных рамках. Для нашего дела твой ответ значения не имеет, но мне хотелось бы узнать его, прежде чем я отправлюсь в экспедицию…

— Очень просто, кровная месть падает на всех представителей этого рода.

Ян видел, что Эрлинг его не понял, что его мысль пошла в другом направлении.

— Я хотел сказать, что кровная месть падает на всех представителей данного рода, или вида, если тебе так больше нравится. Мне не бывает откровений свыше, и, возможно, с головой у меня не все в порядке, но тут мы имеем дело с представителем определенного вида. И раз мы не знаем, кто именно это был, молния должна ударить по любому из них. Думаю, мы не очень промахнемся. И ни у одного из этих выродков не останется сомнений, что она ударила из Венхауга. Тебя не схватят. Они не смогут предъявить тебе обвинения, они вообще ничего не смогут и просто разинут рты, получив единственный ответ, который способны понять. Ни для кого из них не было и не будет… — он скривил губы, — тайны Венхауга, назовем это так.

Вечером Эрлинг составил план действий. Теперь, когда ему хотелось жить, нельзя было допустить ни одной ошибки. До того как они расстались с Яном, он уже знал, что нынче ночью совершит грех против Святого Духа, что он силой заставит бить родники вдохновения и они будут служить убийству. Это жестокое преступление он должен был совершить ради Фелисии и всех обитателей Венхауга. Когда он получит весть от Святого Духа, он допьет бутылку до конца. Он собирался оскорбить Святого Духа и взять его в советники по убийству.

Над садами Эдема вставало солнце, когда Эрлинг приплыл в Эрлингвик и вытащил лодку на берег. Он долго стоял и смотрел на свое царство, а потом пошел к трем высоким березам, что росли у подножия горы. Он не поднимал глаз на гору, с которой они наблюдали за ним, он ждал, пока подойдет к плоскому камню, лежавшему между березами. Он не наклонился над камнем, понимая, что сначала должен получить на это разрешение. Может, ей все-таки этого не хочется? Он посмотрел наверх. Фелисия сидела на корточках, он много раз видел ее в этой позе, на ней было голубое платье с кружевным воротником, тонкая талия была перехвачена широким поясом. Эрлинга немного удивило это платье, она не надевала его с тех пор, как он вернулся домой из Лас-Пальмаса. Стейнгрим держал ее за руку, он даже немного нагнулся, чтобы лучше видеть Эрлинга. Они не двигались. Эрлинг смотрел на них и ждал. Они были очень серьезны, но лица их выражали глубокий покой. Замкнутость и строгость исчезли с лица Стейнгрима, на нем читалось почти мальчишеское любопытство — интересно, зачем сюда пожаловал Эрлинг?

Эрлинг нагнулся, поднял камень и поставил его стоймя, потом снова взглянул на них. Они сидели, как прежде. Значит, Фелисия не запрещает ему этого. Он взял золотой молоток, который когда-то на заре жизни нашел дома среди всякого хлама; что молоток золотой, он узнал позже, когда семья переехала в Рьюкан. Эрлинг смахнул землю, приставшую к блестящему молотку, и снова поднял глаза на Фелисию, чувствуя, как в крови у него разливается слабое тепло, которое скоро сменится опьянением. Ей следует поспешить и подать ему какой-нибудь знак, если она этого не хочет, но она лишь наблюдала за ним большими, глубокими глазами. Стейнгрим тоже наблюдал. Они сидели там, держась за руки, и только смотрели на него. Слабый ветер коснулся их, но он лишь слегка шевельнул волосы Фелисии. Нет, нет, думал Эрлинг, и у него текли слезы, ведь он твердо знал, что мертвые и живые одинаково мертвы друг для друга. Для того, кто мертв, все остальные тоже мертвы. За это, уж во всяком случае, надо благодарить богов. Он стукнул по горе золотым молотком и громко вскрикнул, когда на него сверху упал белый, потрескивающий огонь. Огонь тек, словно реки диких табунов, по широкой равнине, Эрлинг бежал от одной темницы к другой и разрывал путы снов, в воротах он ударил цепного пса закона и сорвал щиты со всех источников жизни, он взорвал свое сознание — остатки его унес речной поток, другие же разлетелись, словно черные птицы по плоскогорью, где им и следовало быть. Он создал новое небо и новую землю, но и в этом новом мире тоже были Фелисия и Стейнгрим, он увидел их, когда оттолкнул лодку. Над Эрлингвиком плыли хлопья тумана.