Оборотень - [5]

Валерка вопросительно посмотрел на меня.

— Излишняя вежливость здесь не в чести, — пояснил я, рассеянно оглядываясь по сторонам. — В Диптауне мы все равны, а в «Патруле» — тем более… Ни возраст, ни образование, ни цвет кожи, ни социальное положение здесь не имеют решающего значения. Какая разница, на самом деле, кто ты в реале, если здесь ты можешь надеть любой скин, натянуть на лицо любую маску?

— Маску монстра например? Или человека?

— О чем вы разговариваете? — спросила Рейчел.

— Валерий расстроен тем, что здесь никто не желает помогать ему в его расследовании, — пояснил я. — Он расследует убийство Семена.

Локи? Дима рассказывал мне… Это… это ужасно.

— Локи?

— Семен выбрал себе такой ник, — пояснил я Валерке. — Это в порядке вещей здесь.

— Что это значит?

— Локи — это такой бог в скандинавской мифологии, — сказала Рейчел. — Немного шут, немного плут и проныра… — и пояснила, поймав мой удивленный взгляд. — Я специализировалась на скандинавской мифологии в университете некоторое время, пока не перевелась на английскую литературу.

— Вполне в духе Семы. Проникнуть сюда под чужой личиной, чтобы потом раздуть шум, написав несколько разгромных статей, — кивнул Валерка. — А у тебя какой ник?

— Оборотень, — улыбнулся я, делая глоток пива. — Всегда обожал легенды о вервольфах.

— А я просто — Рейчел, — сказала девушка.

— Это не настоящее твое имя?

— Конечно, нет.

Некоторое время Валера смотрел на нее, но не дождавшись продолжения пожал плечами:

— Ладно.

— Ну что, — я допил пиво. — Мы готовы к боевому вылету, господа пилоты?

7

— Да, — в унисон ответили они мне, кивая. — Прямо по проспекту Гибсона до угла с улицей Черткова и направо.

Я поблагодарил девушек, зашагав по тротуару мимо стеклянных витрин. Неприметное бистро, расцвеченный бумажными фонариками китайский ресторан, помпезная вывеска с надписью «Трактиръ», вездесущий «Макдональдс», итальянская пиццерия… Русский квартал Диптауна переполнен подобными заведениями. Здесь, в виртуальности, мы можем позволить себе быть гурманами и выбирать кухню по своему вкусу и настроению, не слишком заботясь о финансах.

— Друг, оставь покурить, — окликает меня сухощавый жилистый мужчина, с холодными голубыми глазами.

Скин немного старомодный, словно вытащенный из шкафа костюм двух-трехлетней давности, но сделанный на совесть и со старанием.

Я протягиваю ему сигареты и зажигалку, замечая, что он заметно «на взводе».

— Что пальцы-то так пляшут? Выпил?

— Нет. Приведение увидел.

— О, это бывает часто, — отзываюсь я, разглядывая отражение электронного табло в витрине за его спиной. «Еще одна жертва! Подробности жестокого убийства в Москве…» — плывут справа-налево перевернутые буквы. — Ты его крестом и святой водой…

— Попробую, — говорит он мне, но я ничего не слышу, шагая дальше мимо безмолвно кричащих заголовков, мимо офисов телекомпаний и газет, где кровь и смерть продают так же легко, как зубную пасту и средства от перхоти… Мимо сверкающего зеркальными стенами здания с надписью «Welcome to RU.INTERNET», которое кажется глупой, неуместной здесь шуткой. Зачем он вам — Интернет, когда у вас есть целый новый мир? Если вы, конечно, не боитесь чудовищ…

Добираюсь, наконец до нужного перекрестка. «Улица Черткова». Кто такой Гибсон, я знаю, читал этого парня, гуру, пророка придумавшего киберпространство в те времена, когда компьютеры были еще дорогими и недоступными для большинства людей игрушками. Самое смешное, что придумал он это, когда компьютера-то и в глаза еще не видел, так же как писателям, пишущим кровавые боевики и детективные бестселлеры, ни разу ни приходилось самим пачкать руки кровью. Силен мужик… Живет сейчас где-то в Канаде, отбиваясь от множества поклонников и последователей, пытающихся организовать какую-то новую религию. А вот кто такой этот самый Чертков — уж извините, не знаю… Политик, наверное, или спонсор, выделивший деньги под развитие русского квартала.

Немного дальше по улице я нахожу то, что мне нужно — один из офисов библиотеки имени Мошкова. Здесь совсем не сложно найти нужную книгу…

8

«ЖЕНЩИНА. Она сидит у окна в баре. Дворик снаружи, серый и угловатый, занесен снегом, на клумбах мертвые растения — окостеневшие, разглаженные, замерзшие. Она ничего не имеет против пейзажа. Напротив. Зима — время смерти и холода, и она любила, когда ей напоминали об этом. Ей нравилось испытывать к себе жалость на фоне холодных и очень зримых клыков зимы. Яркая вспышка осветила дворик. Затем издали донесся глухой рев. Она делает глоток из бокала, облизывает губы и слушает тихую музыку, которая наполняет воздух.

Она одна. Бармен и вся остальная прислуга — роботы…»

Здесь я останавливаюсь, чтобы немного передохнуть и сделать глоток вина… Ей нравится белый цвет. Белое платье, белые занавески на окнах и белый снег за ними. Белые смятые простыни, на которых она растянулась в ленивой неге, и белое вино в высоком запотевшем бокале. Значит — это должно нравиться и мне тоже. Значит — я должен не замечать отсыревших обоев в углу комнаты, легкой желтизны платья, серой грязи на снегу, давным-давно засохших капелек крови на простыне и кислого винного запаха у нее из рта… Все должно быть идеально — как в глубине.