Оборотень - [7]

— Если ты вернешься в мир помоек… — голос женщины был холоден, — ты откажешься от всего своего и, вполне возможно, заплатишь за это своей кровью. Оборотней преследуют всюду. И я не могу обещать, что эти врата откроются для тебя вновь.

Эрика пятилась к краю пруда, не отрывая глаз от земли, раскинувшейся за черной дверью, — земли чистой, земли, где ее сородичи нашли приют. Но за яркими цветами, далекими деревьями и теплым ветерком, долетавшим до нее, вставало видение жилистой женщины с седыми волосами, спутанными на шее, с одним плечом ниже другого от многих лет скитаний по лесам с тяжелым мешком за спиной.

Возможно, ее удержала та половина ее крови, которая принадлежала человеку, но Герту она не могла покинуть.

— Благодарю тебя, Леди, за твою доброту. Она воздела руку, вокруг которой обвилась лоза. — Но это я должна отнести той, что вырастила меня и всегда была добра ко мне.

Опасаясь, что стражница может наброситься и отнять лозу, она торопливо нырнула в пруд, устремляясь знакомым путем к миру, который знала с рождения.

Изо всех сил работая руками и ногами, Эрика поднырнула под экран, выбралась на берег внешней части бассейна и неохотно натянула юбку и лиф, которые мгновенно пропитались водой от мокрого меха.

Сумерки сгущались; это было ей на руку. Она торопливо перебегала от тени к тени. И вот она увидела… дверь их дома нараспашку… перед ней разбитые горшки и бутыли, растоптанные пучки сушеных трав.

— Герта! — Теперь, когда она вбежала в дом, ею двигал лишь страх. Ее глазам предстало то, что она боялась увидеть, — охапка рваных тряпок поверх кровоточащей избитой плоти. Но все еще живой… живой!

Всю ночь она ухаживала за знахаркой, пытаясь найти в разгромленном доме нужные снадобья, не осмеливаясь зажигать свет и привлечь внимание сельчан. Странно, но ее зрение, похоже, теперь вовсе не нуждалось в лампе, а опытные руки работали быстро.

Уже светало, когда Герта подняла голову. Она узнала Эрику, и лицо ее превратилось в маску ужаса…

— Прочь отсюда! Я не позволю им выпустить тебе кишки у меня на глазах.

— Послушай, мое сердце. — Впервые Эрика назвала знахарку ласковыми словами, но поняла, что они всегда были с нею. Быстро подняв руку, вокруг которой лоза уже обвилась накрепко, она повторила то, что услышала от стражницы.

— Ветряная оплетка, гнилые кишки. — Герта смотрела на растение с удивлением. — Да, ее всегда выкапывали без сожаления, где бы ни находили. Скот, поев ее, умирает. А теперь ты говоришь, что у нее тоже есть своя роль, и мы были глупцами. Что ж, теперь все зависит от нас.

Она с трудом поднялась на ноги, и Эрика с удивлением обнаружила, что лиана сползла с ее меховой руки, словно с металлического стержня. Глядя на растение, она подумала, что заплатила за него цену, которую ей еще предстоит осознать.

— Я пойду, — сказала она своим новым хриплым голосом. — Никто не должен видеть меня с тобой. Конечно, не все в деревне сошли с ума. Ты оказывала им помощь днем и ночью многие годы. Пусть оплетка сделает свое дело, и им станет стыдно за свое безумие. Но если я останусь, этого не случится.

— Куда ты пойдешь? — Не часто можно было увидеть слезы на щеках Герты.

— Все в руках судьбы. Смотри, уже почти рассвело и… — Девочка содрогнулась. — Я слышу голоса.

Герта потянулась к ней, но Эрика увернулась от объятий, и лишь ее неудобная одежда осталась в руках у знахарки. Потом она долго бежала, обвеваемая первым утренним ветерком, взбираясь на холмы и сбегая вниз, вверх и вниз, вверх и вниз.

Она была Оборотнем, и ничто больше не держало ее здесь. Ворота в ее родной мир, возможно, навсегда закрылись для нее, но у нее было право пойти туда и попробовать.

Добравшись до края пруда, Эрика остановилась на минутку, чтобы оглянуться назад, туда, где остался дом Герты, теперь уже яснее различимый в свете нарождающегося дня. Потом она нырнула, быстрой и гладкой стрелой устремившись к самому дну, пока перед ней не оказался черный край экрана. Не то чтобы она сомневалась в том, стоил ли ее выбор той цены, которую она заплатила, но теперь она просто делала то, что должна была сделать.