Оборотень - [7]

Кожа, мгновенно соображаю я; кожа лица – вот что необычно, характерно. Гладкая, розовая, почти без морщин, упругая, как у ребенка. Вечером, в темноте, я этого не заметил.

Он поворачивается вместе с адвокатом, коснувшись подбородком правого плеча, а локоть положив на спинку кресла. Глаза у него голубые, как и у юриста.

Комиссар полиции встает, делает круговое движение пальцем, которое может означать все, что угодно.

– Ромео, что это за история с расследованием?

Сердце у меня бьется. Лицо противно горит, я весь покрываюсь потом. Оглядываюсь в поисках кресла, потому что и голова, кажется мне, вот-вот закружится.

– Комиссару нехорошо, – бормочет инженер.

Голос у него мягкий, без акцента, немного гнусавый.

– Нет, я здоров, спасибо, – говорю я и все же сажусь на диванчик под картиной местного художника, изображающей снятие с креста: распростертый Христос и обнимающая его Богоматерь.

Я бы и сам охотно распростерся, но главный комиссар полиции смотрит на меня и повторяет то самое круговое движение пальцем, совершенно невразумительное.

– Инженер Веласко пришел сюда со своим юристом, адвокатом Фольей, принести жалобу на то, что в отношении его проводится расследование в связи с убийством девушки из Павульо. Так вот, я хочу знать, имеет ли место таковое расследование, по какому праву оно проводится и почему меня об этом не поставили в известность.

На последних словах он повышает голос, а круговое движение пальца приобретает определенность. Мне необходимо вытереть пот со лба, но я боюсь показаться более смущенным и выбитым из колеи, чем это есть на самом деле, и только сглатываю, чтобы справиться с одышкой.

– Никакого расследования в отношении кого бы то ни было не проводится. Проводится обычная процедура сбора данных по поводу… по поводу некоторых деталей, выявившихся в ходе… в ходе следствия, и эти детали пока еще столь неопределенны, что…

Адвокат прерывает меня тем же круговым движением пальца, что и главный комиссар полиции, но не столь определенным, едва намеченным, не доведенным до совершенства, как скверная копия.

– Мы не получили никакого уведомления, нам никто не гарантировал наших прав. Если по поводу моего клиента проводится расследование, вы обязаны…

– Нет-нет, никакого расследования. Повторяю: сбор оперативной информации, в самом широком спектре… Обычная следовательская рутина, ничего больше.

– Но имя моего клиента прозвучало? По поводу него была собрана какая-то информация? В таком случае вы обязаны…

Пот капает с ресниц, щиплет глаза, приходится прикрыть веки. Я уже без всякого стеснения вытираю лоб, мотаю головой, и в окрашенной багровым темноте сомкнутых век слышу тихий, чуть гнусавый голос инженера.

– Видите ли, я бы хотел самую малость уточнить суть вопроса. В мои намерения вовсе не входит полемизировать с кем бы то ни было, тем более с органами полиции. Напротив, узнав, что мое имя каким-то образом связано с нарушениями правопорядка, я добровольно явился к вам, готовый к любому сотрудничеству.

Он, инженер, говорит сдержанно, кратко, словно кивает с каждой фразой.

Я открываю глаза и вижу его улыбку, ободряющую, снисходительную.

Спрашиваю:

– Можно осведомиться, каким образом вы узнали о расследовании, которое я провожу… то есть мог бы проводить?

– Из непосредственного источника, – заявляет адвокат. – И достоверного, в чем я сам вам порукой. Я находился во дворе суда этим утром и услышал, как вы произнесли имя моего клиента в разговоре с заместителем прокурора Ландзарини.

Искоса взглядываю на главного комиссара полиции, который свирепо взирает на меня. Жду, что он снова начнет крутить пальцем, но никто не двигается и не произносит ни слова.

Прислоняюсь затылком к спинке дивана; рубашка, насквозь промокшая, липнет к плечам. Сердце бьется все чаще и чаще.

Мне в самом деле нехорошо.

– Не сомневаюсь, – произносит инженер после нескольких секунд тягостного молчания, – что дело закончится к всеобщему удовлетворению и недоразумение разъяснится. Я верю, что наша полиция не пожалеет сил, чтобы раскрыть убийство несчастной девушки. Что до меня, то я всегда пребываю в полном вашем распоряжении и готов оказать посильную помощь, хотя, по правде говоря, в данный момент не представляю, в чем она могла бы выразиться.

Смотрит, улыбаясь, на главного комиссара полиции, который кивает с серьезным видом. Адвокат кивает тоже, потом они с инженером вместе встают и протягивают руки сначала главному комиссару полиции, потом мне.

Я отвечаю на рукопожатие не вставая, и если адвокат едва касается моей руки кончиками пальцев, то инженер жмет крепко, выворачивая ладонь.

– И все-таки вам нехорошо, – шепчет он, слегка кланяясь, оставляя после себя легкий, быстро исчезающий аромат мятного крема после бритья, которому не перебить кислый запах моего пота.

Как только эти двое уходят, главный комиссар полиции, пыхтя, садится на свое место.

– Ах, Ромео, Ромео, это надо же додуматься! Орать о результатах следствия во дворе, во всеуслышание! А ведь вы не мальчик, возглавляете оперативную группу с тех самых пор, как заместитель главного комиссара полиции занял свою должность… Вы – способный служащий… Какой у вас стаж?