Обольстительная герцогиня - [3]

Особенно если эта леди – привлекательная герцогиня, да еще и вдова, решил Тревелин. Никаких осложнений для брака не предвидится, даже если сеанс закончится чем-то более интимным, нежели этюды.

Возможно, он бы дольше обдумывал сделанное ему предложение, если бы герцогиня была морщинистой старухой. Однако приятно проведенное утро без одежды, да еще и в компании прелестной женщины, обещало быть намного интереснее краткого разговора, на который он рассчитывал. Если все пройдет хорошо, он сможет использовать удачный предлог, который даст ему возможность провести достаточно времени наедине с герцогиней и выпытать всю необходимую информацию так, что она даже не узнает его истинных намерений.

Тревелин расправил плечи, собираясь сыграть на том, что преподнесла ему судьба, и направился в комнату, насвистывая вполголоса «Правь, Британия!».

Что только не сделаешь для королевы и родины!

Артемизия в нетерпении постукивала ножкой, ожидая, когда ее новый натурщик наконец-то выйдет из комнаты. Она понимала, почему Катберт принял посетителя за истинного джентльмена. Штаны из замши казались дорогими и чистыми, однако от ее пытливого взгляда не ускользнули следы поношенности на камзоле. А как только посетитель заговорил, акцент выдал в нем желание одеться значительно лучше, чем одеваются люди его класса.

Время, проведенное в Лондоне, научило Артемизию находить такого рода отличия. Она воспитывалась в колониальной Индии, а нравы там были намного более свободными. В детстве она могла болтать обо всем на свете со своей няней-индианкой, ходить в гости к дочерям махараджи, пить чай с женой наместника короля и в тот же день перетанцевать со всеми молодыми людьми, значившимися в ее танцевальном списке. В Лондоне же приходилось всегда помнить о своем положении, иначе скандальные газетенки не упустят возможности раскритиковать герцогиню за нарушение правил приличия.

Взгляд Артемизии упал на газету «Таттлер», все еще лежавшую на подносе рядом с чашкой чая. Она прекрасно понимала, что не следует даже раскрывать ее, однако любопытство все-таки одержало верх.

– Ну, посмотрим, что так разволновало старину Катберта, – сказала Артемизия рыжему коту, который лежал на подоконнике и грелся на солнышке. Герцогиня присела на край дивана и разложила скандальную газетенку на коленях. Кот спрыгнул с подоконника и беззвучно прошел по спинке дивана, а затем свернулся в клубочек рядом с плечом Артемизии, чтобы промурлыкать ей прямо в ухо свое одобрение. Серый котенок поменьше вылез из-под дивана и принялся тереться о ноги герцогини, а та наклонилась и начала почесывать его за ушком, читая между тем статью.

«Веселая вдовушка, знаменитая герцогиня С, любимица всего Лондона, устроила переполох в воскресенье Она была замечена в фонтане Сент-Джеймского парка с неизвестными друзьями из низшего общества. По словам самой герцогини, известной своими попытками заниматься живописью, она должна была провести эксперимент для своей последней работы. Ходят слухи, что это будет скандальный цикл картин, изображающих всех богов греческого пантеона. Причем следует упомянуть, что боги будут изображены нагишом.

Честно говоря, высшее общество с радостью отвернется от отважной вдовы, если только та не опередит высший свет и не отвернется от него первой».

* * *

– По крайней мере, Кастор, они не переврали сюжет моей картины, – сказала она рыжему коту, сидящему по-прежнему рядом с ее плечом, – однако почти все остальное ложь. Верно, Поллакс?

Артемизия посадила серого котенка на колени и терпеливо подождала, пока тот не устроится поудобнее, свернувшись в пушистый комочек. Слова скандальной газетенки больно ранили герцогиню, однако она не хотела признаваться в собственной ранимости даже себе самой, поэтому решила спрятаться за маской негодования.

– Попытки заниматься живописью, только подумайте!

Когда она была настолько мала, что едва могла держать в руках перо, айя, няня-индианка, распознала в ней врожденный талант и рассказала о способностях Артемизии отцу, который сразу же нанял учителей рисования для своей не по годам одаренной старшей дочери. К тому времени как Артемизии исполнилось двенадцать, ее работы уже были востребованы среди чрезвычайно эклектичного британского общества, которое связывали с так называемой Ост-Индской компанией в том дальнем уголке империи. Теперь, когда Артемизия выросла, ей больше всего на свете хотелось, чтобы ее работы были признаны, и не просто как работы одаренного ребенка, а как картины талантливого художника в полном расцвете творческих сил.

Но до сих пор лондонское общество делало все, чтобы разочаровать ее. Пристойными темами для живописи среди женщин-художниц считались незабудки или ласточки, а уж точно не полуобнаженные или же, страшно подумать, полностью обнаженные мужчины.

– Обнаженные, а не голые. Это большая разница, – пробормотала Артемизия. – Если честно, Поллакс, неужели у этого «представителя высшего света» не было дел поважнее, кроме как шпионить за другими? Все эти репортеры просто суют нос не в свое дело.

Артемизия бросила газету на пол и, проходя к мольберту, специально со злостью припечатала ее ногой. В конце концов, какая разница, что подумают о ней окружающие?