Обнаженные ритмы - [5]
узнать, на что я гожусь,
за пояс заткну в два счёта
и тут же пойду освежусь.
Вот он, Хосе Кальенте!
Любой выходи смельчак!
Все струхнули, конечно...
Ну что же, влюблюсь, коль так!
НЕГР КАНДЕЛА
Я — удалец Кандела,
парень, не знающий страха.
Нож у меня — для дела,
не заржавеет наваха.
От Пунты до Монсеррате
идёт обо мне молва,
пятятся все, как раки,
лишь засучу рукава.
У женщин губа не дура:
любую с ума сведу.
Соперник, встревать не вздумай,
не то угодишь в беду.
Такой у другого хватки,
как у меня, не найдёшь.
Все бегут без оглядки,
стоит мне вынуть нож.
НЕГРИТЯНСКАЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕСНЯ
Добрый день, моя сеньора!
Я летела к вам стрелой:
мне Франсиско, родич мой,
рассказал о вашем счастье.
Знала я — родите скоро.
С сыном вас! Какое счастье!
Поздравляю вас, сеньора!
Сан Хосе, скажи супруге,
чтоб взяла меня в прислуги!
Не Марии привыкать
стряпать, убирать, стирать.
Петухи пропели — глядь,
уж она успела встать.
Снимет кофе с огонька —
и на улицу выходит
сладким торговать с лотка.
Сан Хосе, скажи супруге,
чтоб взяла меня в прислуги!
ПЕСНЯ
с о л о
Я свободным рожден,
я свободы желаю,
кроме бога, не знаю
я хозяев других.
Но жесток белый брат:
он хлыстами нас бьёт,
он, как скот, стережёт
чёрных братьев своих.
х о р
Тише, чёрный, замолчи,
тише, чёрный, перестань,
что ты мелешь сдуру?
Вот услышит господин,
и — карамба! — берегись:
мигом спустит шкуру.
Отдан белым белый свет,
и горька твоя судьба:
есть работа для раба,
а свободы — нет.
ФРАНСИСКО МОРЕНО
Я — Франсиско Морено, сеньор,
я в часовне у падре был,
но помочь моей горькой судьбе
и у падре не хватит сил...
Курумбé, курумбé, курумбé...
Курумбé, курумбé, курумбé...
Мой хозяин меня продаёт:
«Много лет уже, чёрный, тебе,
и с тобой слишком много забот».
Курумбé, курумбé, курумбé...
В толстой книге отметьте, сеньор,
всё имущество нашей семьи,
запишите в книгу свою
все лохмотья жены и мои.
Курумбé, курумбé, курумбé...
КОПЛАС КАНДОМБЕ
Пусть кожа моя, как сажа, черна,
красна, как вино, моя кровь,
ведь негры тоже умеют любить
и отвечать на любовь.
Часто по праздникам белый сеньор
в чёрное платье одет.
А негр в своей чёрной коже всегда —
и в этом зазорного нет.
Чёрный Бенито в обнимку всю ночь
с чёрной Тересой сидит,
чёрного парня любит навек
сердце в чёрной груди.
Конечно, Бенито чёрен, как ночь,
но для Тересы хорош;
другого с такою светлой душой
на всей земле не найдёшь.
Я ЛЮБЛЮ СМОТРЕТЬ НА НЕГРА
Я люблю смотреть на негра,
когда негр коня седлает:
ярче зёрен кукурузных
на лице глаза сверкают.
Я люблю смотреть на негра,
когда негр сидит с друзьями:
ярче мокрого графита
лоб сверкает над глазами.
Я люблю смотреть на негра,
когда негр в постель ложится:
на спине сверкает кожа
ярче перьев чёрной птицы.
ЧЁРНАЯ СВАДЬБА
Прости меня, бог милосердный,
Сан Педро, молись за меня
со дня негритянской свадьбы,
с этого самого дня.
Были чёрными папа и мама
и вся остальная родня,
а кругом были чёрные свахи
и чёрная болтовня.
Прошли они в чёрную церковь
под взглядами чёрных святых,
и падре, который венчал их,
был даже черней, чем жених.
Уселись на чёрных скамьях
в чёрных покоях своих,
а так как не было белых —
никто не кричал на них.
За белым телком послали
на радость гостям почётным,
но белого не достали
и заменили чёрным.
Постлали в чёрную полночь
на чёрных кроватях бельё,
и сделали в чёрной постели
чёрное дело своё.
ГОЛОСА
ПОЭТОВ
Луис Кане
ПЕСНЯ ИЗБИТОГО НЕГРИТЁНКА
Ой, не бейте! Ой, хозяйка,
не кричите: «Чёрный плут!»
Ой, как лупят ваши ручки —
просто колют, а не бьют!
Ой! Прекрасней ваших ручек
нет вокруг ни у кого!
Я ведь персика не трогал,
как же я отдам его?
Ой, хозяйка, вы б узнали:
может, я не виноват?
Неужели вам не жалко
драть зазря мой бедный зад?
На меня за жалкий персик
поднялась у вас рука,
хоть десяток их не стоит
даже одного шлепка!
Почему моя хозяйка
на побои так щедра,
а не вспомнит, что сама же
съела персик свой вчера?!
Ой, не надо! Ой, хозяйка,
ой, не бейте по спине!
Это так несправедливо:
персик — вам, побои — мне!
Андрес Синкуграна
КРИК ЧЁРНОЙ КОЖИ
(Перед прахом сожженного негра)
На тёмных ночных дорогах
(ночь в твоей коже и ладонях)
песню поёшь ты свою, и взметается пыль
островная,
листья пальм и высокое небо песнь твою
повторяют.
И в следах шагов твоих давних
(шаг тяжёлый, разутые ноги)
поёт чужеземная цепь, по ногам ударяя,
и следы твоих пролитых слёз вижу я на
стеблях табака,
В голове твоей негритянской
(волос жёсткий, глаза с поволокой)
песню свинцовая пуля поёт,
и поёт
жёсткий выстрел в ночи островной,
мёртвой без пения птиц.
В барабане твоём истомлённом
(звук тягучий, поверхность упруга)
вся печаль твоей песни слышна —
ветер гонит её и вверяет волна слуху верного
друга.
О Свобода, к тебе я взываю перед прахом
сожжённого негра,
Свобода глазам,
Свобода губам,
имени твоему, пролетевшему сквозь года,
чтобы в плаче моём ожить.
Свобода родным берегам
(разутое небо, глаза с поволокой,
песня звучит в барабане, натянутом туго,
ночью глухой,
спящей без пения птиц).
Свобода глазам, заблудившимся в небе
ночном...
Пусть летят песнопения негров
жалобным стоном
ввысь над телом сожжённым...
Здесь я:
стою на коленях, с пеплом твоим в ладонях,
к песне твоей прикован;
рот мой исходит криком,
взор мой наполнен ночью, умершей в твоей
коже
и в тёмных твоих ладонях.
Жорже де Лима
