Обманутые иллюзии - [162]

Он медленно спустил расстегнутые брюки с ее бедер, изучая каждый дюйм открывшейся его взору плоти, лаская ее прикосновениями губ, языка и тонких пальцев до тех пор пока она не дернулась от первого прилива страсти.

– Я люблю тебя, Роксана, – он прижал ее к скамейке. – Всегда любил, – прошептал он, когда высвобожденные им руки прочно обвились вокруг него, – только тебя.

Он вошел, она приняла. И они овладели друг другом.

* * *

Ему не нравилось, что она не разрешала ему оставаться с ней на ночь. Впрочем, и она не ночевала у него. Ему хотелось большего от секса, чем интимное сближение – хотелось поворачиваться к ней среди ночи, смотреть, как она просыпается по утрам.

Но она стояла на своем, не раскрывая причин столь жесткой позиции.

Она больше никак не ограничивала его в посещениях дома в квартале Шартр. Всем им было тяжело от того, что сознание Макса опять помутилось, и каждый день, когда его возили в больницу на анализы, казался им невыносимо долгим. Роксана знала, что появление Люка поднимало моральный дух всей семьи, включая и ее. Кроме того, ей хотелось дать Нату возможность узнать Люка как человека, прежде чем мальчик научится воспринимать его как отца.

Всякое решение, разумное или нет, которое бы она приняла относительно возвращения Люка в свою жизнь, так или иначе отразилось бы на ее сыне. Их сыне.

Они работали вместе. По прошествии двух недель созданный их общими усилиями номер стал отточенным и ярким. Не менее тщательно оттачивали они и свое «дело» на аукционе. Роксана была вынуждена признать, что Люк сплел все его детали так же мастерски, как если бы сплетал кольца в известном китайском фокусе. Довольно сильное впечатление произвела на нее первая поддельная драгоценность, присланная из Боготы по его заказу.

– Хорошо сделано, – сказала она ему, нарочно скрыв восторг по поводу мастерского исполнения многоярусного алмазно-рубинового ожерелья. Она стояла у зеркала примеряя его на себе. – Есть в нем, конечно, кое-какие излишества, и это не совсем в моем вкусе, но в целом вещь хорошая. Сколько у нас на нее ушло?

Она стояла обнаженной, как и он. Люк лежал на кровати, сложив руки на затылке, и любовался ею, освещенной лучами заката.

– Пять тысяч.

– Пять – она взметнула брови, но, будучи натурой практического склада, скрыла от него шок от услышанного. – Не слишком ли круто?

– Это работа художника, – он улыбнулся, а она нахмурилась, перебирая руками фальшивые камни. – Настоящее, Рокс, стоит сто пятьдесят, а то и больше. Так что покроем с лихвой наши накладные расходы.

– Надо думать, – она была вынуждена признать, по крайней мере про себя, что если бы у нее не было проверяющих приборов, она, наверное, приняла бы эти камни за настоящие. К тому же оправа, в которую они были вставлены, выглядела совсем как старинная. – Когда поступят остальные?

– Вовремя.

«Вовремя», – подумала она, когда направлялась в кухню с двумя пакетами продуктов в руках. Расплывчатость люковских формулировок начинала раздражать ее. Он испытывает ее терпение, решила она, и бросила пакеты на кухонный стол: пропадите вы!

– У тебя яиц в этих пакетах случайно нет? – сердито спросил Леклерк.

Она вздрогнула, благодаря Бога, что стоит спиной к Леклерку, а затем пожала плечами.

– Ну вот и сделай из них омлет.

– Сделай омлет, сделай омлет. Вам все шутки шутить, – он взмахнул рукой, давая понять, что ей надо удаляться. – А мне тут надо ужин на целую роту готовить.

Это означало лишь одно.

– Люк здесь?

– А тебя это удивляет? – он фыркнул и принялся вытаскивать содержимое пакетов. – Все всегда здесь. Это у тебя называется спелой дыней? Весь его вид выражал недовольство, когда он стоял с мускусной дыней в вытянутой руке.

– Как я могу определить, спелая она или нет? – хождение на рынок никогда не поднимало ей настроения. – Они все выглядят одинаково.

– Сколько раз я тебе говорил: нюхай, слушай, – он постучал по дыне, поднес ее к уху. – Зеленая.

– Почему ты всегда посылаешь меня за овощами и фруктами, а потом жалуешься, что я не то принесла? – подбоченясь, сказала Роксана.

– Тебя ведь учить надо. Роксана задумалась.

– Не надо, – повернувшись, она вышла, бурча что-то себе под нос. Вечно он всем недоволен. Она пошла на рынок прямо с репетиции, а он даже спасибо не сказал.

К тому же, она ненавидела мускусную дыню. Она сразу поднялась бы наверх, если бы не услышала голоса, доносившиеся из гостиной. Говорил Люк. А Нат от души хохотал. Она бесшумно приблизилась к двери и посмотрела.

Они сидели вдвоем на полу, темноволосые головы склонены, коленки сомкнуты. На ковре были разбросаны игрушки, свидетельствуя о том, чем занимались ее мужчины пока она мучилась с дынями. Люк терпеливо объяснял какой-то нехитрый фокус с карманом. Он, кажется, назывался «исчезающая ручка». Она в умилении прислонилась к косяку двери и стала наблюдать за тем, как отец учит сына.

– Прямо у тебя под носом, Нат, – Люк ущипнул На-та за нос, тот опять захохотал. – Прямо у тебя перед глазами. Давай попробуем. Можешь сложить свое имя?

– Конечно. Н – А – Т, – он взял у Люка ручку и листик бумаги, его лицо сосредоточенно напряглось. – Я учусь писать «Натаниель», а потом буду писать «Нувель», потому что это моя фамилия.