Обманки - [2]

ВЫ УМЕРЛИ

— Вы умерли.

— Как? Уже?!.

— Да.

— А с кем я говорю?

— Другие спрашивают, где они находятся.

— А где я нахожусь?

— А какая разница, если вы уже умерли? Как, может быть, вы не верите?!

— Не верю.

— Вот, все не верят, а зря! Честное слово, зря!

— И все-таки, где я нахожусь?

— Не скажу! Не имею права!

— Ну хорошо, а с кем я говорю? Вы имеете право сказать?

— Да.

— С кем? Со мной, разве вы до сих пор не поняли?

— Нет, не понял.

— Ну и зря!

— А все-таки, кто вы?

— Я? Г-мм, ну, это у всех по-разному… Если бы вы, скажем, были человек верующий… Вы ведь неверующий?

— Нет, не верующий.

— Тогда бы дело обстояло значительно проще. Какой-нибудь дьявол или Христос, ангел, скажем, или серый ангел, или белью… Но вы же материалист и атеист к тому же, ведь так?

— Так.

— Вот, и сами виноваты, между прочим! У вас, кстати замечу, будет много неприятностей по этому поводу здесь. И там, кстати, тоже будут.

— А где здесь?!

— Ну где-где? В чистилище… Ох, простите, вы же и в чистилище, наверное, не того… не верите?

— Не верю!

— Ну вот, и как после этого с вами разговаривать, скажите на милость?

— А вы не разговаривайте!

— Не имею права!

— Простите, если я умер, могу я наконец остаться один и подумать?!

— Нет, не можете! Все думают: вот умру и подумаю на досуге, и ошибаются поголовно! Следовало бы читать про это дело поподробнее, а то разъяснять каждому приходится!

— Ну хорошо! А сказать, почему вокруг так темно, вы можете?

— Конечно могу, с радостью!

— Ну, скажите тогда!

— Вокруг вас темно, во-первых, потому что не светло, то есть нет света, а во-вторых, потому, что вам его видеть нечем! Чтобы было чем видеть, нужно при жизни тренироваться!

— А как тренироваться?

— А зачем это теперь вам?

— Скажите, может, еще пригодится?

— Вы святая наивность! Но я скажу, это как раз можно! Молиться нужно, вот что! Можно богу, можно не богу, кому угодно, но обязательно, чтобы с любовью!..

— А что такое любовь?

— А вот этого, честное слово, не знаю! Сложная штука! У нас тут высшее образование получают по этому вопросу, а все равно не понимают толком!.. То есть пользуются, конечно, вовсю, но чтоб в целом понять, так это нет!

— Значит, я умер, говорите?!

— Да, говорю.

— Ну, тогда скажите, наконец, что же такое смерть? Хоть здесь-то я могу про это узнать?! Всю жизнь выяснял!

— Можете, но вас это не устроит.

— Почему?

— На этот вопрос отвечать не буду!

— Ладно, а все-таки, что такое смерть?

— Ничего страшного! Просто переход из одного состояния в другое: вот вы трезвый, а вот вы пьяный, а вот уже и под трамвай попали!

— И это для всех одинаково?

— С вашей позиции, да.

— А как же быть с детьми?

— О! Дети — это прекрасно! Как сказал поэт: «Цветы на могиле цивилизации».

— А что же тогда такое жизнь?

— Уж-то сами не знаете?

— Знаю немного!

— Тогда что спрашивать?! Будто поговорить больше не о чем.

— И все же, скажите?

Да не могу я вам этого сказать, сам никогда не жил и другим не советую.

— Что, серьезно?

— Абсолютно. Хорошее слово, правда?

— А что же со мной будет дальше?

— Трудно сказать, не моя это компетенция, но, кажется, сто миллионов лет мы с вами побеседуем, потом на полмиллиарда лет вы останетесь подумать, а потом посмотрим… может, и еще побеседуем.

— Как?

— А вот так.

— Но неужели я столько нагрешил, что…

— Да нет, грешникам, им хуже… Но веселее, вы уж мне поверьте!.. Ежатся, а сюда все равно никто не хочет, да и многие из них дней через тридцать-сорок обратно на Землю попадают в виде сперматозоида! Тоже неприятно, но вполне-вполне терпимо!..

— А праведники как же?

— У праведников не жизнь туточки, а малина… А более точно не скажу, не имею права разглашать секретную информацию…

— А за что меня тогда? За что?!

— А ни за что! Ни за что много хуже выходит, нежели за что-то. Вот, если ты в жизни ничего ни сделал ни хорошего, ни плохого, тогда и сюда! А там, миллиарда через три лет, и посмотрим… кстати, мы с вами уже семь минут говорим, стало быть, на семь минут меньше терпеть!

— Астрономических?

— Ни в коем случае! Обычных, земных!..

…ых… ых…ых, — звучало еще в голове, но сон уже отселил. Ледяные пятки похрустывали по крахмальной простыне. Он открыл глаза: окно, сервант, жена под боком! Но сон не был сном, столь был явствен и преднамерен. Он лег на спину, чувствуя, как к телу возвращается тепло, и за какие-то полчаса составил план действий на следующий день. Составил, подгоняемый ужасом, вынесенным из кошмара.

«Значит так, — думал он. — Зарежу жену, потом подожгу квартиру! Поеду в центр — пройдусь по Бродвею голым, убегу от полиции, окрещусь в ближайшей церкви!.. И на всю оставшуюся в монастырь, грехи замаливать!»

Подумав так, он еще подумал, что вполне достаточно погрешил в своих мыслях, и уже успокоенный, повернулся на другой бок и уснул.

— Вы умерли!

— Как, опять?

— Да, и теперь уже навсегда!

— Но почему темно?! Я же согрешил?! Почему мрак?! Сколько миллиардов дет?! Сколько? Я же согрешил в мыслях своих?

— Да, и это дает тебе возможность думать и разговаривать, в противном случае ты был бы и этого лишен!

— Ну, так, лучше лишите меня возможности думать и разговаривать, чем так-то! Все будет лучше!..

— А вот на это я не имею права.