Обманчивая тишина - [67]

— Вот мы и встретились… прошу прощения, как прикажете себя называть? Павлом Александровичем? Паулем-Александром?

— Если вас не затруднит, — Верман отвечал просто и любезно, словно мы с ним встретились для обоюдно приятной беседы, — если вас не затруднит, я предпочел бы слышать свое русское имя-отчество. Двадцать лет не шутка. Привык.

— Как вам угодно. Признаюсь, Павел Александрович, я очень ждал этой встречи.

— Понимаю, — так же просто и даже сочувственно согласился он.

— Вот и прекрасно. Я хотел бы, чтобы вы поняли и еще одно: нам, — я положил ладонь на пухлую уже папку дела, — известно вполне достаточно, чтобы ваша судьба была решена. Но я не хочу сказать, что она решена. Скажем иначе: ваша судьба теперь зависит от вас. Надеюсь, я выразился достаточно ясно.

Верман кивнул: да, вполне ясно.

— Однако, — сказал он, — ваши предупреждения излишни. Я расскажу вам все. Даже больше, чем вам нужно для данного, — он указал глазами на папку, — дела.

— Как это понять?

В уголках губ Павла Александровича мелькнула улыбка.

— Не удивляйтесь.

— А я не удивляюсь.

— Не надо, Алексей Алексеич. Вы, конечно, удивлены.

Вот так персонаж! Это даже занятно. Посмотрим, что будет дальше. К чему же он клонит?

— Мы с вами ведь в некотором роде коллеги. Вероятно, у меня опыта побольше, и потому я за свою судьбу не беспокоюсь. Поверьте мне. Абсолютно не беспокоюсь. Шпионов моего масштаба не ликвидируют.

Такого мне видеть еще не приходилось: человек сам себя называет шпионом! Спокойно, просто, естественно, как другой скажет о себе «шофер», «инженер», «врач»…

— Такие, как я, могут еще пригодиться. Знаете ли, разные бывают комбинации. Поверьте мне: мелких шпионов вешают, а крупные… А крупные на склоне лет пишут мемуары. Конечно, бывают исключения, бывают несчастные случаи. Но я таким исключением не буду.

— Это зависит от вас.

— Да, это зависит от меня. Я с вами согласен. Однако эту тему мы понимаем по-разному. Вы хотите сказать, что откровенные показания смягчат мою участь. А я хочу сказать иное: мой рассказ в полной мере покажет, что я такое. И именно это решит мою судьбу. — Нет, он определенно не страдал комплексом неполноценности! — Впрочем, нам не имеет смысла спорить. Кончайте скорее формальную часть допроса, а потом я стану рассказывать. Хотите — записывайте, хотите — вызовите стенографистку.

Мы беседовали с Верманом в тот первый день до позднего вечера. Потом последовала вторая беседа, третья, пятая, пятнадцатая…

Надо отдать ему справедливость: капитан первого ранга Верман оказался хорошим рассказчиком. Впрочем, ему и вправду было о чем поведать ГПУ.

Да, он создал отлично законспирированную разведывательную организацию. Ее задачей было внедриться в жизненно важные учреждения и ждать. Ждать войны. Вот тогда-то она стала бы действовать. И если б не новая политика имперской разведки, если б не этот авантюрист Грюн, о, вы никогда б не добрались до него, Вермана!

Я внес поправку:

— Но, Павел Александрович, мы же добрались до вас.

— Все равно, виноват Грюн, этот дилетант. Такие, как он, там, в Берлине. О, эта новая формация людей нашей разведки… Они пришли к руководству вместе с фюрером… Они склонны к авантюрам, к плохо подготовленным, но эффектным акциям. Нас учили работать совсем иначе. Я предупреждал Грюна. Я был чрезвычайно осторожен, я делал все, чтобы не провалиться. Вы знаете, я сам — лично! — вербовал и держал связь с этим инженером, своим однофамильцем. Правда, сначала я послал к нему одного человека, но этот человек, Згибнев, известен мне много лет. Он сверхнадежен. Впрочем, о нем позже… Я лично поехал к Грюну согласовать с ним план акции на судзаводе. Я не хотел вмешивать других людей, которые не имеют моего опыта и могли действовать неловко, оставить следы.

— И попались. Сами! Со своим опытом и предосторожностям и!

— Да, да, попался! — повысил голос Верман: все-таки он вышел из себя. — Эта наша идиотская немецкая черта: все должно быть по правилам. Ведь этот доклад, на котором я попался, Грюн обязательно хотел утвердить лично. Понимаете ли — лично! Он, разведчик без году неделя, парвеню из штурмовых отрядов, утверждает план, составленный мною! Специалистом! У которого за плечами еще не такие акции и ни одного провала! — Он помолчал, тяжело дыша. — Вот и утвердил, — закончил он тихо. — А как я доказывал этому выскочке, что нельзя ставить меня во главе всей нижнелиманской сети, неграмотно поручать моей организации, имеющей специальное стратегическое значение, поджог подводных лодок! Я предчувствовал, что это плохо кончится. И Вольф тоже убеждал Грюна, что это недопустимо. Как горох об стенку! Этот карьерист посмел еще мне угрожать!

Тема, которой коснулся Верман, была крайне интересной. Она приоткрывала завесу над внутренней борьбой между старыми, кадровыми разведчиками полковника Николаи, взращенными на кайзеровской доктрине, и новыми, фанатичными нацистами во главе с Гейдрихом, оттеснявшими «консерваторов» на второй план.

Конечно, обе «стороны», разделенные всеми этими тактическими разногласиями, были для нас что в лоб, что по лбу — заклятыми врагами нашей страны.