Обман Зельба - [19]

Обед в вагоне-ресторане я вообще предпочитаю обойти молчанием. Поездка вдоль Рейна всегда радует. Мне нравится железнодорожный мост через Рейн между Майнцем и Висбаденом, Нидервальдский монумент, имперский замок близ Кауба, скала Лорелея и крепость Эренбрайтштайн. В четырнадцать пятьдесят пять я был в Бонне.

Бонн я тоже предпочитаю обойти молчанием. Я взял такси и приехал на Нибурштрассе, 46а. Узкий дом мало чем отличался от большинства зданий на этой улице, типичный продукт эпохи грюндерства^[8] с колоннами, капителями и карнизами. На первом этаже, рядом со входом, была крохотная лавчонка, в которой уже никто ничего не продавал и не покупал. «Галантерея» — гласила бледная черная надпись на сером матовом стекле над входной дверью. Я пробежал глазами фамилии жильцов рядом с кнопками звонков — никакого Лемана.

Не нашел я этой фамилии и на табличках домов 46 и 48. Я еще раз изучил фамилии жильцов дома номер 46а, но ничего нового не обнаружил. Я уже собрался уходить, но почему-то медлил — может, потому, что краем глаза уже заметил и зафиксировал в подсознании маленькую табличку с надписью «Хельмут Леман» на двери лавки. Дверь был заперта, внутри не было ничего, кроме прилавка, двух стульев и пустой стойки для чулок.

На прилавке стояли телефон и автоответчик.

18 Полубог в сером

Я постучал. Но никакой потайной люк, ведущий в подземелье, не открылся и никто не вышел из замаскированной под обои двери. Лавка была пуста.

Я позвонил в квартиру на втором этаже и попал на домовладельца. Старая вдова, которой принадлежала галантерейная лавка, умерла год назад, и теперь аренду за помещение платит ее внук.

— А когда я могу увидеть молодого господина Лемана?

Домовладелец ощупал меня своими маленькими свиными глазками и заговорил жалобным рейнским тремоло:

— Я не знаю. Он сказал, что хочет устроить там какую-то галерею со своими друзьями. Ну, приходит то один, то другой, то вообще никого не видно и не слышно по нескольку дней.

Когда я осторожно попытался выяснить, уверен ли он в том, что это действительно внук Лемана, жалобный тон сменился возмущенным:

— Кто вы, собственно, такой? Что вам вообще от меня надо?

Эта реакция наводила на мысль о том, что у него были-таки сомнения относительно личности «внука». Похоже, он предпочел закрыть глаза на эти сомнения в обмен на высокую арендную плату.

Я пошел обратно на вокзал. Поезд отправлялся в 17.20, и я устроился в кафе напротив. За чашкой шоколада я подытожил все, что знал и что еще хотел бы узнать.

Я знал, что Лея — это Лео. Я даже мог понять логику перемены Лео именно на Лею — я тоже обычно подбираю себе фальшивые фамилии с таким расчетом, чтобы они были похожи на мою собственную. Однажды мне пришлось внедриться в шайку преступников, торговавшую контрабандными американскими сигаретами и краденым немецким антиквариатом. Я для них был Хендрик Вилламовитц. Чем-то мне эта фамилия понравилась. Но после того как я дважды недостаточно быстро отреагировал на обращение «Вилламовитц», моя карьера в этой фирме закончилась. С тех пор я всегда, когда мне нужна фальшивая фамилия, превращаюсь в Герхарда Зелля, или Зелька, или Зельта, или Зельна. Соответственно выглядят и мои фальшивые визитные карточки.

Но зачем Лео понадобилось чужое имя? Она уже в больнице появилась и фигурировала под чужим именем — делопроизводительнице имя Лео Зальгер было незнакомо, Вендт тоже сказал, что узнал ее настоящую фамилию от меня. Пациентка психиатрической больницы и американская о-пэр в Оденвальде — прекрасная идея, если она хочет или вынуждена скрываться. А почему Лео хочет или вынуждена скрываться? То, что это никакая не врачебная защита от опасного влияния отца, а бегство от некоего мифического Зальгера, вымышленного или реального Лемана, его шефа или заказчика, было ясно. Что обо всем этом было известно Вендту? Ведь, похоже, именно он организовал Лео место о-пэр в Аморбахе. Даже Эберляйн намекал на то, что Вендт связан с исчезновением Лео. Может, он даже сам спрятал ее в психиатрической больнице.

Я заказал еще одну чашку шоколада и буше. Кто стоял за Зальгером? Он убедительно изображал по телефону министериальдиригента. Он знал, что Лео изучала французский и английский в Гейдельбергском институте переводчиков. У него была фотография Лео, сделанная ею для паспорта. Откуда она у него? От нее самой?

Пока я ел пирожное, мое воображение нарисовало мне любовную историю. Лео решила прогулять уроки в школе. В мятой желтой блузке она сидит на скамейке на берегу Рейна. Мимо проходит молодой атташе из расположенного неподалеку Министерства иностранных дел: «Рад милой барышне служить. Нельзя ли мне вас проводить?»^[9] За первой совместной прогулкой следует вторая, третья, и скамейка на берегу Рейна — не единственное место, где они обнимаются. Потом долг службы зовет атташе в Абу-Даби, а она остается, и в то время как он там видит только покрывала вместо женских лиц и за каждым их них представляет себе лицо Лео, она видит множество симпатичных молодых парней. Возвращение, ревность, преследования и слежка; она переезжает из Бонна в Гейдельберг, он едет за ней, угрожает — глупая история. Что мне в ней показалось убедительным, так это место действия. У Зальгера должна была быть причина разыгрывать роль отца из Бонна, а самая подходящая причина — Лео была родом из Бонна.