Обман. Философско-психологический анализ - [62]

Найш культура все более утрачивает объективные критерии реальности, заменяя последние критериями прасильного исполнения роли. Поэтому мы большей частью лишены возможности выбора между подлинным и неподлинным - жалкие марионетки вселенского театра. Но человечество уже «доигралось» до экологического кризиса и других стойких разрушительных тенденций - на него ощутимо повеяло холодом небытия. Тем не менее оно продолжает разыгрывать спектакль о решительной борьбе с надвигающейся катастрофой, заменяя основных актеров более талантливыми, срывая время от времени аплодисменты тех, кто играет роль зрителей.

Однако ощущение надвигающейся катастрофы усиливается, что обостряет и инстинкт самосохранения, развязывает его мощный энергетический потенциал. Именно это повышает надежду на укрощение привычных игр самообмана, укрепление воли к самопознанию и творческому са-мополаганию.

Становится все более очевидным, что характер познания внешнего мира в существенной степени зависит от уровня познания человеком самого себя. Эта фундаментальная зависимость заявляет о себе все сильнее. Мы воспринимаем мир сквозь наши ценностные фильтры. То, что мы выделяем в нем и желаем познать, то, чем хотим овладеть, задано ценностными установками, потребностями, стремлениями, привычными целями деятельности. Но поскольку мы плохо знаем наши подлинные потребности и стремления, умело игнорируем или принижаем высшие ценности, не уверены в собственном выборе, некритично относимся к привычным целям деятельности, то, скорее всего, многие виды нашей активности, направленные во вне, могут оказаться лишними, необязательными, уводящими нас от других более достойных целей, пустым расточительством сил. Мы не говорим уже о деятельности заведомо вредной, преступной, целиком противоречащей здравому смыслу. Титанический труд по изменению внешней природы стал обнаруживать явно психопатические, параноидальные черты.

Давайте еще раз попытаемся понять, что лее нам действительно необходимо, что мы должны познавать и изменять в себе, а что во внешнем мире. Иногда ведь действительно, подобно царю Эдипу, надо ослепнуть, чтобы прозреть. У нас рябит в глазах от житейской мишуры, буйства красок и движений, мы вовлечены в круговороты суеты, в мирскую толчею, потребительские вожделения, во вселенскую ярмарку тщеславия. Неужели это и есть единственная и несомненная реальность? Неужели надо лишиться зрения и слуха, всех непосредственных ощущений, чтобы дать волю внутреннему взору и постигнуть бытие высших и подлинных ценностей?

Ведь уже простое размышление показывает зависимость наличной реальности от наших ценностных установок, символов веры, устоявшихся мыслительных форм, от привычных клише. Они определяют то, что мы способны увидеть, услышать и понять. И если изменить внутренние структуры восприятия, то иным предстанет и внешний мир. Объективная реальность многомерна; то, что мы выдаем или принимаем за нее, - это лишь одно из частичных, несовершенных, упрощенных ее отображений мыслящим существом. Это как раз именно то, что мы способны понять и принять на нынешней стадии духовного развития. Все иное от нас скрыто. Мы отделены от, сокровенного двойной завесой незнания. В ней - средство успокоения, умиротворения: я не только не знаю многого из того, что существует, но и не знаю, что не знаю этого, и моя душа спокойна, не искушена вопросом, соблазном или сомнением. Я нё подозреваю о том сокровенном, что живет, длится, ликует, обретает новые формы, зарождается, действует, корчится в муках, отмирает, рассеивается в прах именно сейчас, рядом со мной и во мне. Я не ведаю этого, не чувствую, и оно для меня не существует. Но как же оно не существует для меня, если оно происходит и во мне самом? Вот один из парадоксов самопознания, стоящий перед разумом.

Я могу не знать, что несу в своем теле 100000 километров сосудистых русел, могу не знать и не знаю, что же именно совершается в миллиардах нейронов моего мозга, когда я мыслю и страдаю. Это вряд ли может влиять на мой нравственный выбор. Но как быть в тех случаях, когда я не знаю, что являюсь творцом зла и моя совесть спокойна. Более того, нередко, желая утвердить добро, прилагая все свои силы к достижению благой цели, человек приходит к такому результату, который перечеркивает нравственный смысл его жизни, повергает его в ужас и отчаяние. Но если я не способен знать последствий своих действий, то как я могу нести за них ответственность?

Неужели человек действительно настолько слаб, ничтожен, что не может иметь опоры в себе, не вправе верить в основательность своих знаний и решений? Неужели ему остается искать прочное, надежное, подлинно нравственное лишь в Абсолюте? Способен ли человек быть настоящим творцом или ему уготована во веки веков лишь роль ученика и подмастерья? В чем сокровенный смысл той исторической тенденции, что человек стремится уподобиться Богу, а Бог, наоборот, уподобиться - человеку? Может быть, поэтому в церковном клире процветают те же социальные игры, что и в миру?

На все подобные вопросы человечество ищет ответы многие века, и оно устало от поисков, устало от лжеотве-тов, от утешительных сентенций, от обещаний, от половинчатых решений.