Обличитель - [88]

— Да! — кричал он. — Я первый раз говорю вам о суде предприятия, вам, конечно, внушали вздорную мысль, будто существуют только два законных верховных суда: суд божий и суд человеческий — иначе говоря, государственный суд с его гражданским и военным трибуналами! Однако скоро, — хихикнул Ронсон, — вы дождетесь третьего, суда всемирного предприятия! И запомните: в тот день, когда земля превратится в единое гигантское предприятие, миром будет править лишь один-единственный суд — наш Суд! Суд наших сестер — транснациональных компаний, объединившихся с нами! Суд «Россериз и Митчелл»! К чему был бы приговорен наш подсудимый обыкновенным судом? Ни к чему. А что ему грозило? Его могли уволить, но при этом нам еще пришлось бы заплатить ему выходное пособие! И вы называете это правосудием? Нет, вы сами вынесете ему приговор, а мы будем председательствовать в вашем трибунале. Я не стану предлагать виновному назвать себя. Напротив, я очень советую ему спрятаться получше, не дать поймать себя, ибо заранее жалею его! Мы будем судить его на месте преступления, под землей, в том подобии склепа, где бог повелел ему потерять восковку с его грязным обличением.

Ронсон вытянул палец в сторону своих слушателей и сказал с угрозой:

— Прячься, подонок, прячься получше, все равно мы тебя отыщем — и гораздо скорее, чем ты думаешь! Лучше всего было бы найти его сегодня, в честь приезда великого Ральфа! Ах, если бы я мог преподнести ему этот прекрасный подарок! Но я пока еще не теряю надежды! Господа, это все, что я хотел вам сказать. Я не хочу никакой дискуссии. Приближается час, когда двери нашей фирмы распахнутся, и все мы заинтересованы в том, чтобы служащие и администрация не увидели нас в таком виде, не увидели этих дурацких плащей и бантов, как у провинциальных кокеток, и этих номеров, как у странствующих акробатов. Ступайте, господа, до свидания.

Мы не заставили себя просить. Потрясенные ужасной речью, мы расстались, не обменявшись ни словом, на улице Оберкампф под недоуменными взглядами первых пассажиров метро. Выходя, я услышал, как Ронсон сказал Мастерфайсу:

— Ты просто дурак.

Я окликнул такси и дал шоферу свой адрес.

— Вы больны, мсье? — спросил он.

— Нет, просто немного устал.

— Уж не попали ли вы в автомобильную катастрофу?

— Нет, — ответил я, — просто в катастрофу.

Я закрыл глаза; меня, должно быть, немного лихорадило.

XXII

Сиделка, которая ухаживает за мной, постоянно сидит у моей постели, наклоняется и смотрит на меня с озабоченным видом.

— Разве я болен?

— Нет, — тихо отвечает она, — вы не больны, просто немного устали, но периоды, когда вы приходите в норму, становятся все чаше и длительней.

— Я попал в автомобильную катастрофу?

— Нет, — нерешительно говорит она, — просто в катастрофу.

Я закрываю глаза; меня, должно быть, немного лихорадит.

В то утро, несмотря на предыдущие бессонные ночи, я почувствовал, что должен явиться на работу более или менее вовремя, вместо того чтобы, набираясь сил, спать до полудня. И хорошо сделал, ибо, заворачивая на бульвар Вольтера, я наткнулся на полицейскую заставу, которая отводила в сторону уличное движение. Часть улицы Оберкампф между бульваром Вольтера и нашим зданием из стекла и стали была черна от народа. Я сразу заметил, что все, кто толпился на улице в этот час, были служащими нашего предприятия.

— Что здесь происходит? — спросил я у полицейского.

— Точно не знаю, — ответил он, — кажется, боятся, как бы не рухнуло вон то здание из стекла и стали, что высится на углу авеню Республики и улицы Оберкампф.

При других обстоятельствах я, несомненно, обратил бы внимание на необычные для полицейского язык в стиль речи, однако новость, которую он мне сообщил, была настолько ошеломляющей, что поглотила меня целиком.

— Я директор по проблемам человеческих взаимоотношений в этой фирме, — сказал я, показывая свое служебное удостоверение, — и несу ответственность за безопасность людей. Я должен пройти.

— Ладно, — сказал полицейский, — проходите. Желаю удачи!

Через несколько минут я уже смешался с толпой сотрудников; на этот раз они не были оживлены и веселы, а, напротив, казались очень озабоченными. Когда я подошел ближе к зданию, я увидел вторую цепь полицейских, сдерживавших толпу в десятке метров от главного входа. В открытую дверь беспрерывно входили и выходили пожарные. Весь штаб фирмы «Россериз и Митчелл-Франс» был в полном составе. На лицах были заметны следы бессонницы и усталости после безумной ночной экспедиции. Я подошел к Сен-Раме.

— Что произошло тут с тех пор, как мы на рассвете покинули предприятие?

Генеральный директор сделал гримасу — прежде я не замечал у него такого выражения, когда он встречался с серьезными затруднениями, но сейчас на лице его отразилась ирония и в то же время обреченность.

— А произошло то, что Рустэв чуть с ума не сошел, обнаружив в четверть десятого, что не только первая трещина здорово разошлась, но появились и масса других — почти на всех опорах фундамента.

— Однако я не понимаю, почему эксперты, с которыми консультировался Рустэв, не смогли определить причин этого явления?

— Видите ли, — пояснил Сен-Раме, — не всегда легко понять, отчего появляются трещины в зданиях; некоторые вполне обычны и потому никого не тревожат; архитекторы давно уже привыкли к трещинам, и часто проходит немало времени, прежде чем удастся определить их причины. Но положение осложняется тем, что сторож, видевший нас этой ночью, разболтал об этом персоналу, а большинство сотрудников в курсе нашей ночной экспедиции… Право, не знаю, чем все это кончится, — заключил генеральный директор задумчиво.