Обличитель - [46]

Минут через десять после своего короткого выступления Сен-Раме пригласил нас к себе в кабинет. Здесь уже были Рустэв, американцы, оба детектива и комиссар полиции нашего квартала, пришедший узнать, в чем дело.

— Мне приказано, — сказал он, — по распоряжению министра внутренних дел в случае бунта использовать воинскую часть, чтобы обеспечить охрану банков и крупных компаний вроде вашей, если толпа попытается их разгромить.

Сен-Раме поблагодарил блюстителя порядка и извинился от имени фирмы за уличные заторы, вызванные большим скоплением служащих предприятия. Он заверил, что это больше не повторится, просто в то утро у сотрудников и руководителей фирмы было праздничное настроение. Для полицейского комиссара инцидент был исчерпан. Однако он не был исчерпан для нас — об этом не могло быть и речи. Началось длительное заседание, еще более напряженное, более лицемерное, чем все предыдущие. Адамс Дж. Мастерфайс, нервный и раздраженный, сам установил повестку дня и вел совещание. Он несколько раз грубо обрывал руководителей французского филиала фирмы и долго не давал мне слова. Зато в самом начале совещания он внимательно выслушал выступление Рюмена, которое я вкратце перевел. Одна тайна: как были распространены свитки — раскрылась очень скоро; зато другая: кто подражал голосу Сен-Раме — стала еще темнее. Около десяти часов утра служащий по имени Рабо, уполномоченный по рекламе, попросил дирекцию принять его по чрезвычайно важному делу. У него, передал он через мадам Дормен, срочное сообщение, касающееся распространения свитков. Мастерфайс велел впустить его в кабинет. Рабо рассказал, что Сен-Раме дал ему указание сделать заказ обществу, занимающемуся распространением рекламных материалов, и он даже получил соответствующий счет за эту операцию. Конечно, сказал он в ответ на посыпавшиеся вопросы, редко случается, чтобы генеральный директор сам занимался подобными делами, насколько ему известно, это было впервые, но Сен-Раме все объяснил ему по телефону. Рабо показал пораженной аудитории лист бумаги, на котором он записал весь телефонный разговор, и прочитал следующее: «Свяжитесь с обществом по распространению рекламы „Дистрибекс-Промосьон“ и скажите, чтобы они были готовы распространить ночью важный материал. Какой именно и куда он должен быть доставлен, будет указано позднее». Дата заказа совпадала с датой распространения свитков. Вот почему он, Рабо, полагая, что было бы недобросовестно растрачивать таким образом деньги из бюджета отдела, желает получить подтверждение прежде, чем оплатить счет.

— Вы правильно поступили, Рабо, — спокойно сказал Сен-Раме, — я в самом деле давал такое указание, но оно не имеет отношения к свиткам. Кто-то, должно быть, перехватил и использовал его в своих целях. Покончите с этим делом и уплатите по счету «Дистрибекс-Промосьон».

Рабо ушел, и Сен-Раме позвонил в общество «Дистрибекс». Вот что он узнал.

— Мы мобилизовали шестьдесят четыре бригады, — оправдывался директор, думая, что Сен-Раме начнет торговаться о цене, — операция была трудной не столько из-за большого количества рассылаемых документов — оно было скорее даже ограниченным, — сколько из-за того, что адресаты живут в самых разных местах.

— Где вы взяли материал для распространения? — спросил Сен-Раме.

— На вашем складе в тупике Роне.

Сен-Раме задумчиво положил трубку. Затем пояснил:

— У нас в тупике Роне действительно есть старый склад, которым мы не пользуемся более двух лет. Там сложен всякий хлам, и я хочу избавиться от этого склада, продав его просто как земельный участок, но я пока не нашел покупателя. Значит, обманщик еще раз подделался под мой голос и преспокойно сложил свитки в тупике Роне, увидев, что охрана в здании фирмы усилена.

Внезапно раздался изумленный возглас Рюмена:

— Это еще что за история?

Мы забыли, что профсоюзный деятель не был посвящен в тайну. Несколько минут все растерянно молчали: представители администрации не спешили с ответом. Затем Ронсон, который до этого не раскрывал рта, решил прервать молчание:

— Ну ладно, раз уж мсье Рюмен находится среди нас и принимая во внимание его активную профсоюзную деятельность и ответственный пост, я думаю, уместно сообщить ему, в чем дело, как вы полагаете, Адамс?

Мастерфайс согласился и предложил Сен-Раме все рассказать. По мере того как Сен-Раме говорил, физиономия Рюмена вытягивалась. Наконец, ошеломленный и возмущенный, он решительно заявил, невзирая на высокий ранг своих собеседников:

— Итак, если я правильно понял, вы вляпались в дерьмо!

Я уставился на кончики своих ботинок. Американцы, поняв, что эта короткая фраза весьма выразительна, потребовали перевода. Его взял на себя Рустэв. Мастерфайс вдруг оживился и, повернувшись к Рюмену, сказал:

— Совершенно верно, мы вляпались в дерьмо, но рассчитываем с вашей помощью выбраться. Вы не только обрисовали суть дела, но и высказали то, о чем мы думаем — Ронсон и я. Мы никогда не видели ничего подобного, и я могу теперь открыть вам, дорогой Румайн, что с самого начала этой идиотской истории я поддерживаю связь со своими друзьями в Де-Мойне, но они смеются надо мной. Перед этим совещанием я позвонил в Штаты и сообщил о том, что произошло сегодня утром, однако президент компании, смеясь, посоветовал мне поменьше увлекаться шампанским! Что вы об этом думаете, мсье Румайн? Неужели я приехал сюда, чтобы выслушивать подобные советы, в моем-то положении и возрасте? Дело в том, что они там относятся к этому так, как относился я сам, когда приехал сюда: они просто потешаются! Пойдите-ка объясните им, что французская фирма вот-вот выпустит из рук рычаги управления! Всего за несколько дней мы были свидетелями целой серии сногсшибательных происшествий! Как можно поверить, что одному человеку удалось одурачить руководство самой мощной в мире компании! Не кажется ли вам, мсье Румайн, что у нас есть дела поважнее? Знаете ли вы, что в настоящее время я должен изучить все цены на цветные металлы и их влияние на денежное обращение? В 1939 году алюминий в США стоил на семьдесят процентов дороже, чем медь; тридцать лет спустя, дорогой Румайн, медь стоит в долларах в два с половиной раза дороже, чем алюминий! Индекс розничных цен у нас, по ту сторону Атлантики, вырос на триста процентов, сегодняшний доллар стоит лишь одну треть доллара 1939 года! Не так ли, Берни? Если применить американский курс к никелю, то расчет покажет повышение цены никеля на сорок пять процентов. В этом году мне на шею сели эти чертовы поставщики из Южной Америки, Африки и Австралии. Я подписал с ними контракты в долларах, и теперь, когда произошла девальвация, они очень разозлились! Заявили, что у них украли железо и марганец! Нет, вы подумайте, дорогой Румайн, выходит, я краду их железо и марганец! Что я могу поделать, если наш доллар, защищавший свободу во всем мире, оказался обескровленным? Ах, у меня и без того хватает забот, верно, Берни? А тут вдруг кто-то подражает голосу Анри, устанавливает катафалк посреди большого зала, распространяет ложные слухи, делает заказ на рассылку этих дьявольских свитков! А наутро служащие фирмы устраивают демонстрацию перед нашими дверями! Конечно, там, в Де-Мойне, думают, что я здесь валяю дурака, но, если так будет продолжаться, я заставлю их приехать, пусть они здесь переночуют, пусть сами поглядят на все это! И держите новости про себя, дорогой Румайн, вы не пожалеете об этом! Там, в Соединенных Штатах, руководители наших профсоюзов не менее могущественны, чем мы, они пользуются уважением, весь мир восхищается ими — так высока их мораль, их честность, их преданность общественным интересам! И вы, дорогой Румайн, если вы поможете нам преодолеть это дьявольское препятствие, даю слово Мастерфайса, у нас вы тоже кое-что получите!