Обличитель - [37]

Фирма «Корвекс», весьма признательная Арангрюду, не забыла о нем, что было весьма редким явлением. Сколько окороков «Корвекса» должен был продать Арангрюд в Европе, в Африке и в Океании, чтобы память о нем была все еще жива на предприятии, которое он так давно покинул! Вот что заставило потянуться в Сен-Клу со всех уголков Парижа сотрудников администрации фирмы «Россериз и Митчелл-Франс». Все были здесь. Я видел их из автомобиля — похожих друг на друга, одноликих и взволнованных; а когда проезжал катафалк, некоторые из них даже смахнули слезы, блестевшие за толстыми стеклами массивных очков. Арангрюд становился символической фигурой: он был первым ответственным сотрудником административного аппарата, который, не имея никакого капитала, удостоился похорон, какие обычно устраивают лишь сильным мира сего. И несчастные люди были снова одурачены. Если бы кто-нибудь с рупором в руке осмелился вдруг вскочить на крышу катафалка и обратиться к ним с речью, чтобы открыть этим беднягам их заплаканные глаза, он был бы освистан и осмеян, а затем приговорен к смерти — так непоколебим был их собственный убогий идеал счастливой жизни и свободы. А вот что он мог бы сказать:

«Вы, те, кто непрерывно с утра до вечера продает груды товаров, или, как сказал профессор Моно Жак, миллиарды тонн единиц продукции, — что вы обо всем этом думаете? Неужели вы считаете, что присутствуете на торжественных похоронах, утверждающих прочные основы вашей жизни и будущей достойной смерти торговцев продовольствием, товарами и машинами? Нет, господа технократы производства, упаковки и продажи, эти похороны — надувательство! Вы присутствуете при крушении кумиров. Человек, который покоится в роскошном гробу, заказанном и оплаченном фирмой, и уносит с собой в могилу вместе с чалмой из бинта Вельпо соображения по поводу продажи машин для сбора помидоров, — этот человек похож на вас, и, даже мертвый, он, как и вы, был обманут. Бдение у гроба в большом зале, траурные извещения, собравшие вас, эскорт профсоюзных активистов — все это не что иное, как щедро оплаченная махинация. Б самом чреве „Россериз и Митчелл-Франс“ всколыхнулись грозные силы, несущие смятение и панику, и они уже дают о себе знать. С каждым часом растерянные руководители отступают, надеясь, что их податливость поможет им вернуть утраченное, разрядить обстановку. Они были вынуждены бодрствовать у тела покойного сначала у него на квартире, затем на предприятии, вынуждены участвовать в похоронах, допустить рядовых работников на траурную церемонию, вынуждены были оплатить стоимость гроба и публикацию извещения. Не стройте себе иллюзий! Посмотрите, как хмурится этот вельможа Мастерфайс! Как он еле передвигает ноги, словно ему приставили к спине пистолет! Обратите внимание на затаенную ненависть в глазах Ронсона, на скованную походку Сен-Раме! Знаете, о чем они думают? Как бы поскорее навести здесь порядок, побыстрее покончить с этим дьявольским наваждением, сесть в самолет и отправиться в Де-Мойн с отчетом: там, во Франции, в Париже, в нашем здании из стекла и стали мы почувствовали присутствие духа сатаны. Скончался ответственный сотрудник, и похороны его были чрезвычайно странными. Как знать, не будет ли теперь его призрак бродить по лабиринтам коридоров, рыться в кабинетах, распространять новые свитки, расширять трещину, подрывать рост, развитие фирмы, самофинансирование, систему амортизации и экспорт? И кто знает, не просыпаются ли по ночам тысячи Арангрюдов во всем мире, не бродят ли они по карьерам, где мы вырубаем наш камень, по лесам, откуда мы вывозим нашу древесину, по рудникам, где мы добываем наше железо, нашу медь, наше олово, наш алюминий, по металлургическим заводам, на которых мы плавим наш чугун, чтобы потом, собравшись вокруг наших нефтяных скважин, мочиться в нашу нефть. Ах, господа из генерального совета, подумайте серьезно о нависшей угрозе! Представьте себе, как эти чудовищные орды ответственных сотрудников, с головами в повязке Вельпо, опустошают наши кофейные поля в Бразилии, наши шахты в Чили, наши плантации в Африке, уничтожают нашу рыбу в Китайском море, наших мальков в прудах Франции, наших овец в Австралии, наших свиней в Новой Зеландии! Особенно, повторяю вам, берегитесь, как бы они не стали мочиться в наши нефтяные скважины, разбросанные по всему миру там, где мы пробурили их благодаря нашему гению и исключительной милости господа бога!»

Тот, кто посмел бы вскочить на крышу катафалка и, поднеся ко рту рупор, обратился бы с такими словами к служащим предприятия, столпившимся у входа в церковь Сен-Клу, был бы немедленно изгнан из общества, брошен в тюрьму и усмирен. Его голос был бы тотчас же заглушен тысячью других голосов, поющих воинственную песнь, которая в те времена волновала душу и наполняла ликованием сердца: «Производим, упаковываем, продаем, и да будет так!» Они сделали выбор. Они утратили воображение. Они видели мир лишь в зеркале заднего обзора своих автомобилей!

На кладбище Анри Сен-Раме произнес поразительную речь, которой я в ту пору не придал должного значения. Сегодня я горько сожалею об этом, но в тот день меня приводили в бешенство высокомерие и алчность экономических и финансовых империй, чьи предрассудки и безудержная спесь вели к уничтожению породившего их свободного общества, к которому они, однако, себя причисляли; они якобы защищали и даже укрепляли его, на самом же деле отняли у него власть и толкали это свободное общество к распаду. Миллионы юношей и девушек индустриальных стран, возмущенные преступлениями, совершенными международными финансовыми боссами, их наглой политикой и не желая так дорого платить за свободу потребления, наивно обращали свои надежды к псевдосоцналистическим формациям и к безжалостным диктатурам. В те времена демократия, казалось, находилась при последнем издыхании. Так, одной из стран Латинской Америки, по имени Чили, был нанесен удар ножом в спину финансистами с Уолл-стрита и их сообщниками из роскошных кварталов Сантьяго. Государственные деятели Запада, не зная — в силу отсутствия воображения и твердости характера, — как избавиться от угрозы коммунизма и революции в собственных странах, дрожали при мысли, что их могут обвинить в апологии чилийского Народного фронта, если они осудят убийство. И потому они избрали предательство. Я высказываю эти соображения, чтобы объяснить, почему я не проявил в ту минуту должного интереса к двусмысленной речи одного из наиболее типичных руководителей того времени, произнесенной над свежей могилой своего коллеги перед толпой сотрудников и представителей администрации фирмы, заполнивших кладбище Сен-Клу. Вот почти точное воспроизведение этого панегирика: