Обличитель - [23]

— Поначалу фирма должна вести расследование собственными средствами, тем более что за первым текстом, судя по всему, последует второй.

— Второй свиток? — воскликнул Мастерфайс.

— Вполне возможно, — ответил Сен-Раме, — автор намекает на это.

— У меня свое мнение об этом тексте, — решительно заявил Мастерфайс. — По-моему, это просто шутка.

И тут случилось нечто ужасное. Бетти Сен-Раме, становившаяся на моих глазах все бледней, почувствовала себя совсем плохо. Она задрожала всем телом, выронила стакан и рухнула на ковер. Корчась, она каталась по полу и тяжко стонала. На губах у нее выступила пена. Мы все перепугались. Госпожа Сен-Раме позвонила доктору. Состояние девушки ухудшалось с каждой минутой. Она начала бредить. Я услышал бессвязные слова: «Простите, Данте… рай… демон… сорок пять долларов десять центов… да здравствует Лос-Анджелес… ноль…»

Вскоре приехал врач. Он не разрешил перенести девушку в ее комнату и осмотрел при нас. Закончив осмотр, он сказал:

— Скверное дело, надо отправить ее в больницу. — И, повернувшись к Сен-Раме, добавил: — Я должен сообщить вам нечто очень серьезное. Вы можете поговорить со мной с глазу на глаз?

Сен-Раме заявил:

— Мне нечего скрывать от моих гостей.

Я не знал, куда деваться от смущения.

— Так вот, мсье, ваша дочь — наркоманка, вам это известно?

— Нет, — пробормотал генеральный директор. — А вы в этом уверены, доктор?

— Да, мсье, не только уверен, но должен сказать, что она в очень тяжелом состоянии… Сколько ей лет?

— Семнадцать.

— Чем вы занимаетесь, мсье?

— Я руководитель фирмы «Россериз и Митчелл-Франс».

— С чем вас и поздравляю. Уже не впервые мне приходится сталкиваться с подобными случаями. На прошлой неделе подобный случай был с сыном директора Регионального европейского банка. В конце концов я начну думать, господа, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — что вы руководите вашими делами лучше, чем вашими детьми.

Никогда врач высокого ранга не позволил бы себе такого вольного обращения. Но госпожа Сен-Раме в спешке вызвала первого попавшегося врача; впоследствии я узнал, что он практикует в бедном квартале.

Сен-Раме, обычно такой находчивый, на сей раз промолчал. Американцы, присутствовавшие при этой сцене, ничего не понимали, ибо их международный либерализм не доходил до изучения языка страны, в которой они зарабатывали деньги. Элементарная вежливость требовала, чтобы им перевели хотя бы самую суть разговора и мне было крайне неприятно, когда Сен-Раме поручил мне выполнить эту миссию.

— Должен ли я им все перевести, мсье?

— Да… все. — Он извинился и вышел, чтобы проводить врача.

Бетти немного успокоилась. Она все еще лежала на ковре. Ее мать, госпожа Мастерфайс, слуга и горничная хлопотали возле нее.

— Это серьезно? — спросил меня Ронсон.

— Да, — сказал я, — отравление наркотиками.

— Наркотиками? — удивился Мастерфайс. — А что сказал врач?

— Он сказал: «Вы руководите вашими делами лучше, чем вашими детьми».

— О! — в один голос воскликнули американцы.

Вскоре два санитара унесли девушку из комнаты.

Приглашенные неловко откланялись, и мы оказались на авеню Жорж-Мандель.

— Это несчастье меня просто потрясло, — сказал Мастерфайс, — мне совсем не хочется спать; к тому же мы не закончили нашу беседу, у меня к вам есть еще вопросы. Хотите, мы продолжим разговор в баре отеля, или, может быть, вы устали?

— Я скорее удручен, чем устал, и готов принять ваше предложение. В каком отеле вы остановились?

— В отеле «Георг Пятый». Есть у вас машина?

— Да, я буду следовать за вами.

Мастерфайс махнул своему шоферу, и тот подъехал. Они нырнули с Ронсоном в огромный лимузин и подождали, пока я не двинулся следом за ними. Мы направились к отелю «Георг Пятый».

VIII

Люди, которые отыскивают следы моего прошлого, пытаясь выяснить, кем я был и что пережил, навестили меня сегодня утром. Они весьма предупредительны. Однако к моему повествованию относятся недоверчиво. С самого начала они не скрывали от меня, что мой рассказ вызывает у них большой интерес, что он способен держать в напряжении читателей и читательниц, однако трудно поверить, будто в его основе лежат реальные события. Всякий раз они спрашивают, на чем я остановился в своей работе, обещают вскоре вернуться и, если найдут что-нибудь новое, тотчас мне сообщить, затем обнимают меня и уступают место врачу. Доктор так же заботлив и внимателен, он тщательно осматривает меня. И только качает головой. Никто мне никогда не перечит. Мне заявили раз и навсегда, что приключения мои похожи на роман, что они очень увлекательны, хотя в них и описаны никому не известные события. Я жив, ем, пью, но названия мест и имена людей, на которые я ссылаюсь с тех пор, как пришел в себя, ничего им не говорят. Я так упорно и точно описываю места действия, что они иногда и сами начинают сомневаться. С другой стороны, неправдоподобность моего рассказа усиливает их недоверие. Например, я постоянно ссылаюсь на судебные процессы, однако никаких процессов подобного рода не происходит и не предвидится. В сущности, я убежден, что все мы одинаково неуверенны и смущены. Никому не удается установить мою личность и объяснить, откуда я взялся; сам же я не знаю, где нахожусь. Я уже привык к этой странной неопределенности и решил все описать. Надеюсь, у меня хватит сил довести до конца мою работу. Меня ободряет мысль, что в высшей степени усовершенствованная техника, с которой я сталкиваюсь, нисколько не умаляет важности моего труда. Либо эти люди мне лгут и обманывают меня, либо они и правда в восторге от того, что я взялся писать. Почему они придают такое значение моей одинокой и малоуспешной попытке? Возможно, я узнаю об этом раньше, чем смерть наконец настигнет меня на последней строке, при последнем усилии, завершающем мое повествование.