Облако - [43]

Ну а остальные, как выяснилось, вовсе не желали возвращаться. Эггелинги, к примеру. Они опасаются, что это слишком большой риск для здоровья. Отрава сохранится в земле ещё никто не знает сколько, а всё, что бы ты ни ел и к чему бы ни прикасался, заражено. Эггелинги живут теперь на голландской границе у родственников, там и хотят остаться. Они пенсионеры, могут жить где угодно.

— А вы? — спросила Янна-Берта.

— Мы эмигрируем, — сказала Тина. — В Колумбию. Нам надо только деньги собрать. Европейцы обязаны с недавних пор вносить залог, если приезжают в страну на постоянное жительство. Да и переезд стоит немало. Зато они там принимают облучённых.

Колумбия? Раньше Янне-Берте безумно хотелось когда-нибудь объездить всю Латинскую Америку. Сейчас Шлиц был для неё самым прекрасным местом на земле. Она вспоминала дом на склоне горы, освещённый солнцем. Внизу лежал маленький городок. Силуэты обеих крепостей и широкой тыловой башни резко выделялись на фоне неба, а между ними — изящная колокольня евангелической церкви…

Когда они подтянулись к остальным группам, акция уже началась. Французская полиция поджидала демонстрантов на окраине города и оттесняла их назад. Янна-Берта распрощалась с Тиной: надо было разыскать Альмут с Райнхардом.

— Если вдруг захочешь в Колумбию, напиши нам, — сказала Тина.

— Я хочу в Шлиц, — ответила Янна-Берта.

— К нам заглядывай! — крикнула госпожа Йордан и помахала ей.

Янна-Берта протискивалась сквозь толпу, пока не наткнулась на Альмут. Она узнала, что Райнхарда задержали. Его отпустили только под вечер, с рваной раной на лбу, кое-как залепленной пластырем. В его бровях и усах запеклась кровь. Левый рукав рубашки был почти целиком вырван. Альмут пылко обняла Райнхарда.

— Мне ещё повезло, несмотря ни на что, — высказался он по дороге домой.

Четверо демонстрантов погибли, трое французов и один немец. Более тридцати тяжело раненных, среди них несколько полицейских. Рассказывали, что и среди полицейских случались крупные столкновения — многие отказывались идти против демонстрантов, выражая свою солидарность с ними.

Автобус в пути сломался. Лишь в полночь добрались они до дома, смертельно уставшие и проголодавшиеся. Пока бабушка докладывала о детях, Райнхард за её спиной незаметно прошмыгнул в ванную, чтобы не испугать её своим видом.

Три дня спустя официально объявили дату открытия зоны № 3: первое октября. Решение было принято в парламенте незначительным большинством голосов. Новый министр по делам экологии и охраны окружающей среды заявил, что заражённость местности там почти нулевая и не представляет серьёзной угрозы. Тем не менее, как было подчеркнуто, возвращение желающих будет происходить на их собственный страх и риск. Когда это сообщение передавали, Янна-Берта сидела перед телевизором. Вся компания сидела тут же, даже девочки. Одна семья из Фрауенштайна притащила им старый телевизор в качестве пожертвования для Центра. Но Альмут решила установить его там лишь в день открытия.

— Иначе все прекратят красить и клеить обои, — объяснила она. — Я наш народ знаю. Сама такая.

Такой ящик до ЧП в Графенрайнфельде никому бы и даром был не нужен. Искажённая картинка — всё круглое выглядело яйцеобразным. Вытянутые головы политиков вызывали взрывы смеха.

— Будь у них и в жизни такие высокие лбы, — воскликнул Папс, — насколько бы увеличились их мозги!

— Тогда бы они не сняли запрет на въезд в зону, — гневно сказала Альмут. — Там же всё ещё сплошь заражено! Посылать туда людей — безумие. А им даже не стыдно переваливать на них вину, если дело плохо кончится!

— Среди них наверняка орудовало мощное лобби, — высказался Райнхард.

— Деловые интересы, — подал голос Папс откуда-то сзади. — Да ещё страх за своё имущество.

— И ностальгия, — сказала бабушка.

Янна-Берта воззрилась на неё с изумлением.

— Я родом из Восточной Пруссии, — пояснила она. — Знаю, о чём говорю.

Сентябрь одарил чередой ослепительных солнечных дней. Райнхард приволок тюки бязевой ткани и раскатал их в саду. Для митинга надо было оформить транспаранты. Нашлись помощники, рисовали дни напролёт, сделались друзьями. Некоторые оставались на ночь. Работа над огромной растяжкой, которую собирались повесить над ораторской трибуной, постепенно подходила к концу.

«Да здравствует жизнь!»

— было начертано на ней. Рядом в траве лежали другие транспаранты, и местная ребятня стояла около забора и смотрела с любопытством, не понимая смысла таких лозунгов, как:

«Обманите смерть!»

или:

«Не позволяйте кормить себя пустыми обещаниями!»

Они гадали, что означает вопрос:

«Опять будете утверждать, что ничего не знали?»

Они хихикали, прочитав:

«Хибакуся всех стран, объединяйтесь!»

Лишь на одно изречение они отреагировали, понимающе кивая головами:

«К чёрту политиков!»

Это они уже наверняка слышали дома.

Рут с Ирмелой скакали между художниками, валялись в траве и залезали в стоящую на солнце наполненную водой ванну. Завидев Янну-Берту, они мчались ей навстречу, требуя, чтобы та обнимала их и носила на руках. Райнхард смастерил гамак. Девочек было не оторвать от него. Бабушка часами просиживала рядом, подталкивая их, пока у абсолютно счастливых малышек не начинали слипаться глаза. При этом она ещё вязала.