Облаченные в тени - [9]

Пахом же Пахомович, наоборот, нисколько в лице не менялся, поскольку театр не очень жаловал и считал его пустой тратой времени и средств. Предпочтительнее тратить деньги на пиво, нежели на два часа просмотра переодетых во что попало, кривляющихся людей. Он лениво и бегло осматривал окружающих, изредка высматривал знакомое лицо и, когда взгляды их пересекались, улыбался ослепительно, легко кивал головой и заламывал бровь, словно спрашивая: "Как? И вы здесь сегодня вечером? Какая неожиданная встреча!". В целом же, настроение Пахома Пахомовича можно было бы отнести к подавленному. Возникшие на днях проблемы с отчетностью в одном из пабов, не давали ему покоя, заставляя его ворочаться ночи напролет в постели, размышляя. В результате Пахом Пахомович похудел, а под глазами образовались сероватые мешки, которые он тщательнейшим образом замазывал пудрой.

— Первый звонок! — обрадовано воскликнула Елизавета Анастасьевна, — В ложу! Пойдемте в ложу!

Малый зал, в котором ожидалось представление, находился на втором этаже театра, куда и следовали люди по широкой, устланной коврами лестнице. Елизавета Анастасьевна приняла свой и решительно потащила мужчину наверх, словно это не он сопровождал ее, а, наоборот, она его.

— Я так волнуюсь, если бы вы знали, Пахом Пахомович! Такого волнения у меня не было уже давно! Еще бы, на такую пьесу, с такими актерами, с таким человеком… — Елизавета Анастасьевна многозначительно замолчала, но Пахом Пахомович лишь растерянно кивнул. Тогда она продолжила, — представляете, а я уж подумала было вчера, что придти не смогу! Брат мой, Феофан Анастасьевич, занимается сейчас раскрытием этого ужаснейшего преступления, вы, наверное, читали о нем в газетах, так он так перепугал меня своими заявлениями, что я уж решила, что на улицу выходить затемно ой, как опасно! Представляете, он говорит, что во всем этом виноваты… призраки!

— О чем это вы? Какие призраки? — удивился Пахом Пахомович, закоренелый атеист и вообще не верующий ни в какую нечистую силу.

— Самые настоящие! — обрадовано заявила Елизавета, которой польстило, что Пахом Пахомович, наконец, вышел из глубокой задумчивости и обратил на нее внимание. Он вообще выглядел немного странно и задумчиво, по сравнению с теми днями, когда приходил в дом Бочариных и, в частности, когда принес ей билеты в театр. — Самые настоящие призраки! Я слышала! Брат говорил, что они появляются исключительно по вечерам, выглядят и ведут себя как самые настоящие люди, а потом… потом…исчезают, в общем, они! — Елизавета Анастасьевна, которая слышала речь брата только в момент, когда зашла в его комнату, дабы сообщить о разогретом ужине, не вникла особо в суть рассуждений Феофана Анастасьевича, но про призраков запомнила.

— И вы верите в это? — поинтересовался Пахом Пахомович, — призраков нет, могу сказать вам это с уверенностью.

— Откуда вам знать? — обиделась Елизавета Анастасьевна, — никто не знает, так ли это на самом деле.

— Вот именно, уважаемая Елизавета. Я лично считаю, что все это чушь!

— Оставим, — произнесла Елизавета, — в конце концов, мы в театре. Вы любите театр?

— Ммм, — пожал плечами Пахом Пахомович, — бывал пару раз.

— Надеюсь, не тогда, когда ухаживали за другими девушками? — лукаво поинтересовалась Елизавета.

Некоторое время Пахом Пахомович переваривал острую шутку, после чего медленно произнес:

— Нет, Елизавета. В театр я ходил пока только с единственной девушкой. Это вы.

Елизавета вздохнула. Натянутый комплимент, сказанный скорее с тонким намеком, чтобы она замолчала, действовал на нервы. Однако отходчивый характер юной девушки был таков, что менялся столь же быстро, как погода на Кавказе. Уже после второго звонка, Елизавета Анастасьевна решила, что не будет обращать на Пахома Пахомовича никакого внимания и окунется с головой в "Високосный год".

Малый зал, на самом деле, было совсем не маленьким, с огромным потолком, исчезающим где-то в темноте, и широкой сценой, закрытой пока бархатным занавесом. Огромное количество желающих посмотреть пьесу втекало через двойные двери, мимо еще одного, на этот раз молодого, лакея.

Елизавета Анастасьевна с Пахомом Пахомовичем прошли в шестой ряд и, отыскав свои места, сели.

— Посмотрите же, как все вокруг живо! — прошептала Елизавете, правда, скорее, самой себе, нежели своему ухажеру, — все суетятся, волнуются! Боже, как мне нравиться здесь! А сколько, интересно, времени проходит между вторым звонком и третьим, вы не знаете? Когда же начнется спектакль! Мне не терпится посмотреть на декорации и актеров! Кто же будет играть Мушкина? Мне представляется, что это будет молодой Павел Кнышев. Я видела его на прошлой неделе в "Одиозной ночи". Прекрасно играл! Конечно, я не столь сильно разбираюсь в игре актеров, но мне он понравился. Как бы было хорошо, если бы действительно Мышкина играл Кнышев! Я бы была так рада, так рада!

— Не вертитесь, Елизавета, — сказал Пахом Пахомович, — на вас люди смотрят! Вы же в обществе!

Елизавета Анастасьевна с легкостью проигнорировала это замечание. Характер просто не позволял ей сидеть на месте, когда вокруг суетились, рассаживались видные, знакомые всему городу люди.