Обитель спящих - [11]

Не прошло и трех дней, как Конан снова начал собираться в путь. Слова Тай Юэня запали в него, как падают семена в плодородную почву — с тем, чтобы прорасти и дать обильные плоды. Он словно сам чувствовал предсказанное неизвестное Нечто, ждущее его где-то у края мира, и стремился ему навстречу, жадный и нетерпеливый. Князь отрядил пятерых вендийцев на большую охоту, засадил прях за ткацкие станы, а кузнецам велел заново закалить все оружие троих друзей и починить порванную кольчугу Сагратиуса. Поскольку стражи-вендийцы время от времени нуждались в обновлении своего оружия и доспехов, такая работа не была непривычна местным мастерам, и они потрудились на славу. К полнолунию все было готово, и Конан, осмотрев сделанное, сказал, что наутро они могут двигаться в путь.

Вечером этого дня в его комнату вошел слуга и с поклоном осведомился, не соблаговолит ли великий воин выйти в сад, ибо кайбон хочет поговорить с ним на прощание. Иначе здесь не изъяснялись, и Конан уже привык не обращать внимания на форму, слыша только суть. Суть была в том, что Тай хотел что-то сказать ему именно в этот вечер в своем «Месте Силы», как он его называл. И Конан отправился в самый дальний и потаенный уголок придворцового сада.

По сути, это был не один, а несколько садов, заполнивших пространство между павильонами и галереями дворца. Каждый садик имел свое название, свое настроение и даже свое время года. «Когда ты входишь в сад, сад входит в тебя», — говорил Тай Юэнь.

Конан был равнодушен к нюансам взаимного расположения обломков скал, ручейков, мостиков и деревьев, но хорошо помнил сад Учителя. Тот был не просто украшением, он помогал, ободрял и успокаивал, когда надо, а мог и придать сил и здоровья.

У Тай Юэня сад был скорее сложной и хрупкой игрушкой, требующей постоянного ухода и заботы. Но у самой скалы за дворцом был дворик, полюбившийся и Конану. В него можно было попасть только из личных покоев князя. Сюда не входили служители с ножницами и лопатами, редкая трава и цветы росли в камнях, как им вздумается, и лишь стена дома и земляная скамья, обложенная дерном, говорили о том, что это сад, а не просто кусок земли. Здесь, простирая над скамьей узловатые ветви, росла огромная, тысячелетняя сосна, которую любой кхитайский ценитель выкорчевал бы с корнем — настолько она не вмещалась в крохотные мирки обычных садов, прилизанных и расчесанных.

Но Тай любил приходить к ней и касаться рукой корявого ствола, смотреть, как скачет в ветвях семейство белок, живущее в ее кроне не одно поколение, слушать вечерами сверчков в неухоженной траве. Он называл этот сад «Местом Силы» и, наверное, таким оно для него и было. Конан предпочитал говорить о силе с дубами, могучими северянами, черпающими мощь из самого сердца земли. Но на худой конец могла сойти и сосна — дубы в Кхитае были редки, а в горах не росли вовсе.

Тай Юэнь поджидал его, сидя в тени древнего дерева. Конан опустился на скамью рядом с ним. Князь молча и отрешенно смотрел на друга своими темными, чуть раскосыми глазами.

— Ну, — немного ворчливо сказал киммериец, — о чем ты хотел говорить со мной?

Ему каждый раз становилось не по себе, когда друг устремлял на него такой взгляд — всевидящий и слепой одновременно. Из Зала Четырех Драконов Конан вынес обессиленного Тай Юаня почти на руках, и с тех пор они ни разу не обсуждали того, что прошло тогда через них обоих. Сейчас кайбон выглядел точь-в-точь как в том зале. Конан уже понял, что речь пойдет о предстоящем ему пути, и заранее напрягся.

— Только не вздумай отговаривать меня идти, — сразу сказал он, хмурясь. — Я уезжаю завтра утром.

— Конечно, — без улыбки кивнул Тай, — То, что я видел, должно произойти, иначе нарушится связь. Я не собирался разубеждать тебя, но хотел просить отговорить Сагратиуса и Кинду. Ты — выберешься, я знаю это так же твердо, как то, что завтра взойдет солнце. Но их судьбы уходят во тьму.

Киммериец фыркнул.

— Отговорить! Ты думаешь, я не пытался? Они ничего слушать не хотят. — Он нахмурился, упрямая складка залегла меж прямых черных бровей. — По мне, так и правильно. Настоящий воин не бежит от судьбы — да и разве от нее сбежишь? Они решили идти. Я решил идти. Все остальное — в деснице Митры, как говорит Сагратиус.

Тай Юань опустил длинные темные ресницы:

— Хорошо, пусть будет по-вашему. У меня все готово, трое свежих жеребцов стоят в конюшне, их только вчера привели со столичной ярмарки. Но вот что я хочу, чтобы ты помнил, Конан. — Князь взглянул другу в глаза и выговорил — раздельно, с расстановкой от слова к слову: — Что бы ни случилось — не следуй за первым порывом. Белое может оказаться черным, а черное — белым, если приглядеться к нему хорошенько. Жаба — некрасива, но таит в голове лунный камень. На оперенье павлина все смотрят с восхищением, но едва он откроет рот — тут же затыкают уши. Будь осторожен в своих суждениях. Будь осмотрителен.

— Опять загадки, — усмехнулся киммериец. — Нергал тебя возьми, Юлдуз, иногда ты говоришь так, как говорят женщины. Скажи, чего я должен опасаться, и прекрати меня морочить.

— Мороков тебе будет и без меня, — ответил князь почти сурово. — И один лживее другого. А потому, повторяю тебе, не кидайся на них, не рассмотрев как следует. Граница меж светом и тьмой тонка и зыбка… — Тай Юэнь вздохнул, словно повторял это кому-то уже не единожды. — Храни тебя Митра и твой Кром, Конан. Завтра утром я поеду с вами — провожу до границы моего княжества.