Обитатель лесов - [43]

Индеец сидел неподвижно, вперив огненные глаза в гущу острова, где, как он думал, трое белых людей изнывали в мучительном страхе.

Вначале, несмотря на темноту ночи, индейцам было нетрудно при свете огней различить, что происходило на островке, но по мере того, как пелена тумана скрывала островок и сгущалась все больше и больше, видимость ухудшилась. Вскоре туман сгустился до того, что караульные уже не могли различить противоположного берега, и наконец островок совершенно исчез в пелене.

Индейский предводитель тотчас сообразил, что надлежит усилить бдительность. Подозвав к себе двух воинов, на преданность которых он мог вполне положиться, Черная Птица приказал одному из них перейти вброд реку, а другому велел пройти вдоль берега, у которого сидел сам, поручив обоим передать прочим караульным его приказания.

— Идите, — обратился Черная Птица к обоим воинам, — объявите людям, которым поручено стеречь белых, что дети лесов должны слушать теперь четырьмя ушами, чтобы заменить глаза, ослепленные туманом.

Скажите им, что если сон заглушит их слух, то томагавк Черной Птицы препроводит их в царство духов, где они будут спать вечно!

Оба индейца тотчас удалились для выполнения данного им поручения и вскоре возвратились назад с заверением, что их вождь может быть спокоен.

Индейские часовые, побуждаемые ненавистью к белым и рассчитывая на отличие, удвоили бдительность. Они боялись заснуть не из страха смерти, ибо индеец почти не ведает страха, но опасались пробуждения в царстве духов, где от срама нельзя будет глядеть в глаза славных охотников и предков.

Слух и зрение индейца изощрены до такой степени, что ничто не в состоянии ускользнуть от их чуткого уха и зорких глаз, но туман до того сгустился, что даже плеск воды на нем раздавался глуше, не говоря уже об окружающей жизни, которая замерла ночью.

Закрыв глаза и навострив уши, сидели индейские воины неподвижно у своих огней, стараясь одолеть сон, и лишь по временам подбрасывали они в огонь сухие сучья.

Уже близился рассвет, но на обоих берегах реки и на островке не было слышно ни звука, и лишь слабые отзвуки далекого водопада и шелест камыша нарушали мертвую тишину.

Предводитель апахов находился на левом берегу реки. Сырой ночной воздух бередил его раненое плечо. Пламя от костра освещало резкие черты его лица, казавшиеся бледными от значительной потери крови.

Испещренное воинскими рисунками лицо, обезображенное вдобавок гримасой и болью, сверкающие и дикие глаза придавали ему суровый вид.

Несмотря на удивительное самообладание Черной Птицы, его веки стали мало-помалу смыкаться, в глазах начало темнеть, и, наконец, сон помимо воли овладел апахом.

Сон индейского предводителя был столь крепок, что он не слышал даже, как захрустели под мокасинами сухие листья, не видел, как принадлежавший его племени индеец приблизился к нему.

Неподвижно и прямо, точно какая-нибудь бамбуковая трость, остановился перед ним весь покрытый кровью апахский вестник, с широко открытыми ноздрями и высоко вздымающейся грудью, как бывает у людей, совершивших продолжительный и далекий переход. Некоторое время индеец терпеливо ждал, когда спящий вождь откроет глаза и захочет его спросить о результатах битвы.

Наконец, заметив, что голова военачальника все более и более склоняется на грудь, индеец решился дать ему знать о своем присутствии, заговорив:

— Если Черная Птица откроет глаза, то услышит из уст моих известие, которое далеко отгонит от него сон.

При звуках голоса, поразившего его слух, Черная Птица тотчас открыл глаза и мгновенно овладел своими чувствами. Стыдясь, что он, предводитель, был застигнут спящим, подобно обыкновенному воину, индеец счел необходимым оправдаться.

— Черная Птица потерял много крови, он потерял так много крови, что завтрашнее солнце не высушит ее за день и его тело слабее его воли. Ты, верно, имеешь что-нибудь важное сообщить мне, — продолжал он, обращаясь к вестнику, — а то Пантера не послал бы ко мне своего самого быстрого гонца.

— Пантера ничего не поручал передать тебе, — отвечал вновь прибывший индеец, — копье белого человека пронзило его грудь, и предводитель охотится теперь вместе со своими предками в долине духов.

— Я надеюсь, он умер победителем и перед смертью видел, как белые собаки побежали от него во все стороны? — спросил Черная Птица.

— Он умер побежденным, а мы, потеряв вождя и пятьдесят лучших воинов, должны были обратиться в бегство.

При таком неожиданном известии Черная Птица, несмотря на жгучую боль раны и на все свое самообладание, едва не вскочил с места. Однако он тотчас овладел собой.

— Кто же прислал тебя сюда, вестник несчастья? — спросил он, с трудом сдерживая гнев.

— Воины, которым нужен вождь, чтобы искупить свое поражение. Черная Птица до этих пор был вождем лишь одного рода, теперь же он может стать главой целого племени.

Черные глаза индейца засверкали от гордости. Доверие индейцев даст ему власть, а понесенное ими поражение свидетельствовало о благоразумии его первоначальных планов, которые отверг совет вождей.

— Если бы оружие людей с севера соединилось с оружием наших воинов, белые юга не остались бы победителями, — заметил Черная Птица, потом, указывая на свою рану, индеец продолжал: — Что может предпринять раненый вождь? Ноги его отказываются ему служить, ему даже трудно держаться в седле.