Мысль, что он лишится своей милой подруги и сотрудницы, приводила его в такое же отчаяние, как исчезновение ребенка чету Мэрсум. Слезы градом катились по его лицу, поднятому кверху, туда, где виднелись качающийся хвост и черные руки Минты.
— Минта! Минта! — кричал он, маня ее вниз.
Может быть, голос его потерялся в шуме города, — только Минта не пошевельнулась.
Прелли махал руками и звал ее всевозможными ласковыми именами, придавая голосу самые нежные оттенки, но обезьяна казалась глухой ко всем обращениям.
Вдруг лицо Прелли озарилось догадкой. Крикнув что-то, чего никто не понял, он бросился обратно сквозь толпу.
Времени между тем прошло немало. Больше восьми часов ребенок лежал на руках своей мохнатой няньки. Солнце по-прежнему палило с неба, как раскаленный шар. Пять тысяч народа беспомощно стояли внизу.
Снова раздались возгласы. Показался Сандро Прелли, катя перед собой свою шарманку. Толпа расступилась перед ним, когда он шел по длинному уклону моста. Он подкатил тяжелый, громоздкий инструмент к подножию гранитной фермы и затем с драматическими жестами обратился к изумленным городским чиновникам. Ни один из них не понимал ни слова из того, что говорил Прелли. Вперед выскочил мальчишка-оборванец и взял на себя роль переводчика.
— Он просит остановить шум и вагоны, а то обезьяна не услышит музыку.
Чиновники засмеялись при таком предложении.
Но вся многотысячная толпа потребовала:
— Остановите движение! Задержите вагоны.
В первый раз представители власти, привыкшие повелевать толпой, увидели себя вынужденными покориться ей.
— Остановите движение! — вопила толпа.
Через несколько времени это удалось сделать.
Полисмены задержали в соседних улицах автомобили и всякое движение.
Толпа сама замерла. Среди общего молчания вдруг громко и ясно заиграла шарманка Прелли, по воздуху понеслись волны звуков. Они поднимались и ударялись о людские сердца и, как стая птиц, порхали около кирпичных стен домов.
Толпа узнала известную арию из оперы «Риголетто» и невольно закачалась в такт музыке.
Громкие, несколько деревянные звуки неслись победоносно кверху. Один только Прелли знал, как эта мелодия действовала на сердце Минты. Каждый раз, где бы ни была обезьяна, она, услыхав эту музыку, стремительно бросалась к хозяину и повисала у него на шее.
Минта услышала музыку и мгновенно повиновалась призыву.
С улицы поднялся радостный крик, заглушая на минуту шарманку. Минта спускалась с карниза по узкой воздушной тропинке стального каната. Она попрежнему прижимала к себе полуголого ребенка. Ее цепочка позванивала, качаясь.
Все громче и громче звучала шарманка Прелли. Минта спускалась все ниже и ниже, осторожно, осмотрительно приостанавливаясь, будто медля вернуться к этим двуногим существам, поступавшим так безумно. Увидав же хозяина, Минта покинула главный канат и прямо начала скользить вниз по одному из вертикальных канатов, на которых висела настилка моста, все время придерживая ребенка одной рукой.
— Минта! — крикнул Прелли.
— Дитя мое! Сын мой! — кричала Сара и побежала, чтобы вырвать ребенка из рук обезьяны. Здоровый крик его звучал в ее ушах лучше всякой музыки.
Минта стояла ошеломленная и, мигая, оглядывалась, пока Прелли еще раз не назвал ее по имени.
Тогда с визгом она бросилась к хозяину на шею и прижалась к нему.
Громкие приветствия понеслись со всех сторон из толпы. И мало-по-малу весь людской поток стал расплываться в разные стороны. А Мэрсум, жена его с ребенком на руках и Сандро Прелли с обезьяной и шарманкой прошли в торжественной процессии по мосту.
Морской рассказ кап. Фурга
I. Пропажа повара
Однажды летом в торговом городе Банане, в устьи реки Конго, стояло паровое судно из Антверпена. Пароход назывался «Жан Меренторф», он грузился копрой[4]. «Жан Меренторф» совершал регулярные рейсы между Антверпеном и устьем Конго, и капитан судна, Аппельман, часто шутя сравнивал себя с городским извозчиком, совершающим постоянно один и тот же конец.
Скоро судно было готово к отплытию. Весь экипаж его кроме капитана, штурмана, машиниста и нескольких кочегаров состоял из двенадцати человек матросов — большею частью бельгийцев; только повар Элиассен был датчанин.
Старик Элиассен был сильно не в ладах с матросами. Матросы часто жаловались капитану, что он плохо готовит кушанье и урезывает порции.
В этот рейс кроме команды на корабле находился еще один пассажир — африканская горилла, которая посылалась в зоологический сад в Антверпене. Это дикое, сильное, все обросшее темно-коричневыми волосами существо помещалось на палубе в крепкой, прочной деревянной клетке.
Рано утром подняли якорь, и через несколько минут судно начало удаляться от африканских берегов. Матросы были заняты мытьем палубы и приборкой снастей, — нужно сказать, что «Жан Меренторф» мог итти под парами и под парусами.
Наступил час завтрака, но с кухни все еще не звали за получением утреннего кофе. Штурман, больше всех не ладивший с поваром, не дожидаясь сам пошел на кухню. В небольшой пароходной кухне повара не было, и котел для варки кофе висел пустой над огнем.
Штурман известил о своем открытии капитана, который тотчас же отправил нескольких матросов в поиски за поваром, думая, что он уже успел напиться и лежит где-нибудь на пристани мертвецки пьяный.