Обезьяны, человек и язык - [16]

Шрифт
Интервал

Начиная с 1962 года Роджер Браун и два других физиолога, Урсула Беллуджи (ныне Беллуджи-Клима) и Колин Фрейзер, начали сбор данных по изучению развития двух детей, которых они назвали соответственно Адам и Ева. Браун и его коллеги следили за развитием детей и подробно описывали его с момента, когда те начали произносить фразы, состоящие из двух и более слов, и вплоть до трех-четырехлетнего возраста. Обычно ребенок произносит свое первое слово после шести месяцев; в возрасте около полутора лет он начинает регулярно пользоваться комбинациями из двух слов, и с этого момента его речь развивается очень быстро. Ученые произвольно выделили в этом непрерывном процессе развития речи (вплоть до того времени, когда ребенок уже произносит длинные предложения) пять стадий, или уровней, и задались целью выяснить, каким принципам подчиняется лингвистическое развитие на каждом из этих уровней. Первый уровень является общим для всех детей, какому бы языку они не обучались, тогда как на более высоких уровнях на развитие постепенно все большее влияние оказывает культура. Одна характерная черта первого уровня вызвала у Брауна особый интерес.

На первом уровне, в возрасте от полутора до двух лет, ребенок произносит около 1,75 морфемы[5]. Исследователи обнаружили, что, когда ребенок начинает произносить предложения из двух слов, его мать почти автоматически повторяет это предложение в развернутой и грамматически правильной форме. Например, когда Ева говорила: «Мама обед», ее мама тут же откликалась: «Правильно, мама сейчас обедает». На первый взгляд может показаться, что малыш стремится произнести мамины, правильно построенные предложения, но Браун пришел к иному выводу.

Пока происходит развитие речи, ребенок как бы классифицирует слова по возрастающей сложности. Сначала он может произносить только существительные и определения, причем все определения сваливает в кучу, не обращая внимания, подходят ли они к конкретному существительному, например «толстый дом». Немного погодя ребенок начинает отделять артикли от прилагательных и так далее. Одним словом, с каждым днем он усваивает или воспроизводит все большее число слов. Однако на первом уровне ребенок еще склонен сокращать длинные предложения, за что Браун назвал такие высказывания «телеграфными», как, например, фразу «мама обед»; в это же время дитя зачастую отрезает отдельные слоги от длинных слов. Возникает вопрос: что имеет в виду ребенок, произнося свои первые «телеграфные» фразы? А именно: пытается ли он вслед за мамой произнести грамматически правильное развернутое предложение или же он руководствуется какими-либо другими, менее изощренными намерениями? Иначе говоря: понимает ли он сложное высказывание своей мамы полностью или как-то упрощенно? Этот вопрос очень важен, потому что ответ на него покажет, способен ли ребенок в этом возрасте к «синтаксическому поведению», а также потому, что Браун, критически анализируя первые «предложения» Уошо, придерживался при этом собственных взглядов на языковое развитие ребенка на первом уровне[6].

Свою трактовку Браун почерпнул из работ двух психолингвистов, И.М. Шлезингера из Иудейского университета в Иерусалиме и Луиса Блума из Колумбийского университета, которые проводили исследования независимо от работ Брауна. Анализируя «телеграфные» фразы детей, состоящие из двух слов, Шлезингер и Блум пришли к выводу, что ребенок вовсе не пытается правильно построить предложение. Он просто старается передать некоторые основные лингвистические взаимоотношения – например, между действующим лицом и действием, действующим лицом и объектом действия, действием и объектом или же обладателем и предметом обладания. Ребенок изучает весь окружающий его мир, глядя на него не сквозь узкие лазейки, оставляемые грамматикой взрослых, а сквозь редкую «решетку» из таких основных связей. Кроме того, на первой стадии дети и думают-то совсем иначе, чем взрослые. В таких «телеграфных» высказываниях, как «мама обед», малыш стремится не к полностью законченному предложению, а к тому, чтобы произносить слова, наиболее тесно связанные с различными стадиями его постепенно развивающегося умения анализировать окружающее. Чтобы лучше описать этот совершенно особый тип мышления, Браун обратился к работам швейцарского психолога Жана Пиаже.

Сенсомоторный интеллект

При описании мыслительного процесса ребенка в возрасте между полутора и двумя годами Пиаже назвал его интеллект «сенсомоторным», то есть таким, когда ребенок охотнее действует, чем думает. По мнению Брауна, цель высказываний ребенка в это время состоит в том, чтобы добиться практического успеха, а не точности выражения. На этой стадии развития интеллекта ребенок еще не воспринимает предметы и пространство как объект своей целенаправленной деятельности. В 1970 году Браун понял, что в первых высказываниях ребенка проявляется его сенсомоторный интеллект, и выдвинул предположение, что характерные черты этих высказываний являются общими для всех людей. Очень скоро Браун расширил свое толкование сенсомоторного интеллекта, предположив, что им обладают не только люди – то есть выдвинул положение, которое могло относиться и к Уошо.


Рекомендуем почитать
О западной литературе

Виктор Топоров (1946–2013) был одним из самых выдающихся критиков и переводчиков своего времени. В настоящем издании собраны его статьи, посвященные литературе Западной Европы и США. Готфрид Бенн, Уистен Хью Оден, Роберт Фрост, Генри Миллер, Грэм Грин, Макс Фриш, Сильвия Платт, Том Вулф и многие, многие другие – эту книгу можно рассматривать как историю западной литературы XX века. Историю, в которой глубина взгляда и широта эрудиции органично сочетаются с неподражаемым остроумием автора.


Путь и шествие в историю словообразования Русского языка

Так как же рождаются слова? И как создать такое слово, которое бы обрело свою собственную и, возможно, очень долгую жизнь, чтобы оставить свой след в истории нашего языка? На этот вопрос читатель найдёт ответ, если отправится в настоящее исследовательское путешествие по бескрайнему морю русских слов, которое наглядно покажет, как наши предки разными способами сложения старых слов и их образов создавали новые слова русского языка, древнее и богаче которого нет на земле.


Набоков, писатель, манифест

Набоков ставит себе задачу отображения того, что по природе своей не может быть адекватно отражено, «выразить тайны иррационального в рациональных словах». Сам стиль его, необыкновенно подвижный и синтаксически сложный, кажется лишь способом приблизиться к этому неизведанному миру, найти ему словесное соответствие. «Не это, не это, а что-то за этим. Определение всегда есть предел, а я домогаюсь далей, я ищу за рогатками (слов, чувств, мира) бесконечность, где сходится все, все». «Я-то убежден, что нас ждут необыкновенные сюрпризы.


Большая книга о любимом русском

Содержание этой книги напоминает игру с огнём. По крайней мере, с обывательской точки зрения это, скорее всего, будет выглядеть так, потому что многое из того, о чём вы узнаете, прилично выделяется на фоне принятого и самого простого языкового подхода к разделению на «правильное» и «неправильное». Эта книга не для борцов за чистоту языка и тем более не для граммар-наци. Потому что и те, и другие так или иначе подвержены вспышкам языкового высокомерия. Я убеждена, что любовь к языку кроется не в искреннем желании бороться с ошибками.


Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Литературная деятельность Владимира Набокова продолжалась свыше полувека на трех языках и двух континентах. В книге исследователя и переводчика Набокова Андрея Бабикова на основе обширного архивного материала рассматриваются все основные составляющие многообразного литературного багажа писателя в их неразрывной связи: поэзия, театр и кинематограф, русская и английская проза, мемуары, автоперевод, лекции, критические статьи и рецензии, эпистолярий. Значительное внимание в «Прочтении Набокова» уделено таким малоизученным сторонам набоковской творческой биографии как его эмигрантское и американское окружение, участие в литературных объединениях, подготовка рукописей к печати и вопросы текстологии, поздние стилистические новшества, начальные редакции и последующие трансформации замыслов «Камеры обскура», «Дара» и «Лолиты».


Именной указатель

Наталья Громова – прозаик, историк литературы 1920-х – 1950-х гг. Автор документальных книг “Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы”, “Распад. Судьба советского критика в 40-е – 50-е”, “Ключ. Последняя Москва”, “Ольга Берггольц: Смерти не было и нет” и др. В книге “Именной указатель” собраны и захватывающие архивные расследования, и личные воспоминания, и записи разговоров. Наталья Громова выясняет, кто же такая чекистка в очерке Марины Цветаевой “Дом у старого Пимена” и где находился дом Добровых, в котором до ареста жил Даниил Андреев; рассказывает о драматурге Александре Володине, о таинственном итальянском журналисте Малапарте и его знакомстве с Михаилом Булгаковым; вспоминает, как в “Советской энциклопедии” создавался уникальный словарь русских писателей XIX – начала XX века, “не разрешенных циркулярно, но и не запрещенных вполне”.