Обетованный остров - [14]

Гипподамия взошла на колесницу Пелопа и стартовала вместе с ним. Таким образом, весь этот ритуал напоминал древний обычай похищения невест.

Восемнадцать раз участвовала Гипподамия в подобных «состязаниях». Восемнадцать раз она была свидетельницей отвратительной жуткой сцены расправы над ее женихами. Разные чувства испытывала она к тем, кто, рискуя жизнью, добивался ее руки. Некоторым из них Гипподамия страстно желала победы. И тем не менее, на этот раз все было иначе. Сейчас она была готова идти на «что угодно», лишь бы спасти своего возлюбленного и стать его супругой. И она пошла на «что угодно», совершив тягчайшее преступление против отца, предав его и даже предав того, ради которого она совершила это преступление.

Гипподамия не ошиблась. Недалеко удалось отъехать Пелопу от алтаря Зевса Олимпийского. Вот уже сзади послышался грохот приближающейся колесницы Эномая. С каждым мигом сокращалось расстояние между ними. Язвительная злая улыбка, должно быть, кривила губы Эномая. Он уже подымал копье, чтобы через несколько мгновений поразить безоружного Пелопа. И тут, когда Пелоп потерял всякую надежду на спасение, произошло то, чего ожидала Гипподамия с надеждой и ужасом. Колесо, восковая чека которого расплавилась от движения, оторвалось от колесницы, и, обгоняя ее, покатилось вдоль дороги, судорожно подпрыгивая на камнях.

Можно отчетливо представить всю эту сцену: лицо Пелопа, на котором выражение невольного страха и отчаяния сменилось гримасой восторга, Гипподамию, бледную и немую, прижавшуюся к нему и мертвой хваткой вцепившуюся онемевшими пальцами в того, кого она отныне могла называть своим супругом. Но в следующий момент Пелоп уже понял смысл и причины произошедшей на его глазах катастрофы. Что испытал в тот миг Пелоп, в которого, как щупальца спрута, впились пальцы преступницы, отцеубийцы — отвращение, тошнотворное чувство брезгливости? Но не ощутил ли он одновременно с этим невыносимое сладострастное наслаждение, которое можно испытать, лишь переступив роковую черту? Она увлекла его за «черту», сделав невольным соучастником преступления.

Пелоп резко остановил коней и повернул назад, к поверженной колеснице Эномая, которую продолжали волочить за собой любимые кобылицы писейского царя — Псилла и Арпинна. Он сошел с колесницы, не подав руки Гипподамии.

Оказавшиеся рядом крестьяне подняли с земли изуродованный труп Эномая. Они положили его на колесницу Пелопа и накрыли грубой шерстяной мантией. Траурная процессия медленно двинулась к Писе. Женщины-крестьянки, распустив волосы, карябая себе лицо и грудь, простирая руки к небу, оплакивали погибшего царя. Пелоп и Гипподамия молча шли сзади, не глядя друг на друга. Чудовищное преступление встало между ними и навек связало их между собой.

В тот же день ликующие спутники Пелопа устроили шумный праздник в честь его победы, зарезали целое стадо коз перед храмом Артемиды и сплясали неистовый танец жителей Сипила — кордак. Сам Пелоп, изрядно выпивший, выкрикивал в такт музыки какие-то непонятные слова на термильском наречии. Местные жители смотрели на эту необузданную оргию холодно и неприязненно.

Впрочем, мнение писейцев о Пелопе вскоре изменилось к лучшему. Торжественные похороны, устроенные им Эномаю, и почести, оказанные погибшему царю, можно сказать, даже расположили их к нему.

Наконец, Пелоп отпраздновал свою свадьбу с Гипподамией. И тут выявился новый фактор, придавший еще более драматический характер отношениям между двумя супругами. Оказалось, что Гипподамия была уже не девой. Подозрения Пелопа сразу же пали на Миртила. Вероятно, они были не без оснований. Возможно даже, дело тут не ограничилось одной ночью, обещанной якобы Гипподамией Миртилу. Она, конечно, не испытывала к нему такой же жгучей и всепоглощающей страсти, как к Пелопу, но кровавое преступление связало ее не только с мужем, но и с ним, Миртилом. Новая трагическая развязка была неизбежна. Об этом знали все трое.

Говорят, Миртил вел себя подчеркнуто фамильярно по отношению к Пелопу, если не сказать, вызывающе. Он всем своим видом показывал, что боготворит Гипподамию и готов пойти для нее на все. По одному ее слову он был способен совершить любое преступление. На деле же Миртил знал, что на этот раз жертвой должен стать он сам. По-видимому, он был уверен в том, что одна ночь с божественной Гипподамией — это даже слишком много для него, что дальнейшая его жизнь не имеет смысла, ибо он достиг зенита, невозможного и по-настоящему должен был бы погибнуть сразу же, как только заключил в свои объятия ту, которая была и оставалась для него недосягаемой. Создается впечатление, что Миртил умышленно провоцировал Пелопа.

Однажды, когда они втроем находились в мегароне писейского дворца, Гипподамия попросила Пелопа принести ей воды. Миртил вскочил с кресла, намереваясь лично исполнить просьбу царицы. Гипподамия, однако, остановила его: «Я попросила об этом не тебя, а своего супруга». Пелоп пожал плечами и вышел. Вернувшись с водой, он застал Гипподамию в объятиях Миртила. И тут же, на глазах у жены, он убил человека, который незадолго до этого ценой преступления спас его от смерти. Миртил не пытался оправдываться и сопротивляться. Во время этой сцены Гипподамия не произнесла ни слова, ни один мускул не дрогнул у нее на лице.