Обетованная земля - [54]

— Охотно верю! — Я потянулся за ложкой, чтобы положить себе еще паштета. — Мера предосторожности, — пояснил я, — для профилактики самоубийства.

— Я расскажу тебе еще одну историю, которая приходит мне на ум каждый раз, когда я слышу ломаный английский, на котором говорят многие эмигранты. Я вспоминаю одну старую эмигрантку, нищую, больную и беспомощную. Она собиралась покончить с собой и, конечно, привела бы свой замысел в исполнение, но, открывая газ, вспомнила, с каким неимоверным трудом ей давался английский язык и что только пару дней назад она впервые почувствовала, что понемногу начинает его понимать. Ей вдруг стало жалко бросить дело на полпути. Зачатки познаний в английском — вот и все, что у нее теперь было, и за них она уцепилась: мол, не пропадать же им! Так потихоньку и выкарабкалась. С тех пор я всегда вспоминаю о ней, когда заслышу этот невыносимый немецкий акцент: наши эмигранты, как ни старайся, не могут от него избавиться. От него меня тошнит, но он и трогает меня до слез. Смешное спасает от трагического, а трагическое от смешного не спасает. Ты только взгляни на этих несчастных! Вот они выстроились перед тарелками с селедкой, итальянским салатом и ростбифом — такие трогательные, с благодарными лицами, изрядно потрепанные, но все еще полные какого-то жалкого мужества! Они думают, что самое худшее уже миновало! Надо, мол, только как-нибудь перебиться, переголодать. А ведь худшее-то еще впереди!

— Это почему же? — удивился я.

— Сейчас у них еще есть надежда. На возвращение. Они мечтают о нем! Вот вернутся они — и справедливость тут же восторжествует. Они все так считают, даже если сами в этом не сознаются. На надежде все и держится. Но ведь это же иллюзия! На самом-то деле они даже не верят — только надеются. А когда они вернутся в Германию, о них никто и знать не захочет. Даже так называемые «хорошие немцы». Одни будут их ненавидеть открыто, другие — подспудно, чувствуя угрызения совести. Прежняя родина окажется гораздо хуже чужбины, где многое можно было стерпеть в надежде на возвращение и почетный прием, подобающий жертвам режима.

Хирш посмотрел на гостей, выстроившихся вдоль столов.

— Мне их так жалко! — тихо сказал он мне. — Они такие тихие, беспомощные! До того беспомощные, что хочется то плакать от жалости, то кричать от возмущения. Давай-ка уйдем отсюда. Нет сил смотреть — и так каждый раз!

Но уйти нам не удалось. Сперва я приметил венские шницели, которых не видел уже много лет.

— Роберт, — не выдержал я, — ты ведь помнишь первую заповедь «Ланского кодекса»: «Не дай эмоциям испортить твой аппетит. При должном навыке одно не мешает другому». На первый взгляд она цинична, но в ней скрыта глубокая мудрость. Позволь, я попробую шницель.

— Пробуй! Только быстро! — рассмеялся Хирш. — Сюда направляется госпожа Танненбаум.

Послышался шорох юбок — на всех парусах к нам неслась не женщина, а целая каравелла в красном наряде. Госпожа Танненбаум — высокая, полная дама — просто светилась от радушия.

— Господин Хирш! — начала она запыхавшимся голосом. — Господин Зоммер! Пойдемте со мной! Мы разрезаем торт. Тот, что из шоколада. Помогите нам его уничтожить!

Я беспомощно посмотрел на роскошный венский шницель у себя на тарелке. Хирш перехватил мой взгляд.

— Статья десятая «Ланского кодекса», — напомнил он. — «Все блюда сочетаются друг с другом». Стало быть, и венский шницель с шоколадным тортом!

Шоколадный торт был съеден почти моментально. Мне показалось, что после этого Танненбаум заметно повеселел.

— Чем вы сейчас живете, господин Зоммер? — робко поинтересовался он.

Я в двух словах рассказал ему о своей работе у Сильвера.

— Надолго устроились? — спросил Танненбаум.

— Нет. Наверно, еще недели две и закончу.

— В картинах разбираетесь?

— Не настолько, чтобы ими торговать. Так, немножко. А почему вы спрашиваете?

— Я знаю одного человека. Он ищет себе помощника. Что-то вроде того, чем вы сейчас заняты. Без официального разрешения. Как вам и нужно. Дело не срочное. Позвоните мне, когда будет известно, с какого дня вы освободитесь.

Я изумленно уставился на Танненбаума. Вот уже несколько дней я ломал себе голову над тем, что буду делать, когда работа у Сильвера закончится. Работать я мог только нелегально, а найти нелегальную работу было непросто, да и платили за нее гроши.

— Я уже свободен, — заволновался я. — У Сильвера я могу уволиться хоть завтра.

Танненбаум замахал руками:

— Что вы, это не к спеху! Позвоните через неделю — не опоздаете. Мне все равно еще надо поговорить с этим знакомым.

— Я бы очень не хотел упустить этот случай, господин Танненбаум.

— Я тоже, — с улыбкой подхватил он. — Я ведь за вас поручился.

Он поднялся со стула:

— Вы танцуете, господин Зоммер?

— Разве что от печки. А так нет. Я даже и не думал, что такой случай может представиться.

— Мы пригласили пару молодых людей. Знаете, в наше время как-то неловко устраивать веселые вечеринки. Сразу чувствуешь себя виноватым. Но мне все-таки хочется хоть раз устроить настоящий праздник для всей семьи. Особенно для моей дочери Рут. Не ждать же, пока найдется повод, который устроит всех?