Обетованная земля - [45]

Через несколько дней я обнаружил в подвале под кипой дешевых фабричных ковров два турецких молитвенных коврика: один с синей, а другой с зеленой молитвенной нишей. Это были не современные копии, а оригиналы; им было, наверное, лет по двести пятьдесят, но они хорошо сохранились. Гордый, как терьер на охоте, я потащил свою добычу вверх по лестнице. В лавке восседала весьма дородная дама, увешанная золотыми цепями.

— А вот и наш эксперт, сударыня, — не моргнув глазом проговорил Александр Сильвер, стоило мне только показаться за прилавком. — Мсье Зоммер из Парижа, прямо из Лувра. Предпочитает говорить по-французски. Какого вы мнения об этом столике, господин Зоммер?

— Превосходный Людовик XV. Чистота линий. Великолепно сохранился. Редчайший экземпляр, — ответил я с сильным французским акцентом. Для пущей убедительности я повторил то же самое по-французски.

— Слишком дорого, — заявила дама с золотыми цепями.

На секунду Сильвер оторопел.

— Я же еще не сказал, сколько он стоит?

— Не имеет значения. Слишком дорого!

— Хорошо, — согласился Сильвер, быстро придя в себя. — Тогда предложите свою цену, сударыня.

Теперь оторопела уже посетительница. На минуту она замялась.

— А ковер сколько стоит? — спросила она наконец, ткнув пальцем в зеленый коврик.

— Он бесценен, — отрезал Сильвер. — Я получил его в наследство от матери. Он не продается.

Посетительница рассмеялась.

— Он только зеленый ковер получил по наследству, — объяснил я. — А синий принадлежит мне. Я принес показать его господину Сильверу. Если он его купит, получится целый комплект. Это поднимет общую цену на двадцать процентов.

— У вас что, вообще ничего купить нельзя? — спросила дама с издевкой.

— Почему же: и столик, и вообще все, что вы видите, — сказал Сильвер.

— И зеленый коврик тоже?

Положение было непростое: Сильвер не знал, что это за коврики, а я не знал цену в долларах. Обменяться какими-нибудь знаками не было никакой возможности: дама сидела между нами и внимательно наблюдала.

— Ну ладно, — решился Сильвер. — Вам я продам и коврик.

Посетительница засмеялась:

— Так я и думала. За сколько?

— Восемьсот долларов.

— Слишком дорого, — возразила дама.

— Кажется, это ваше любимое слово. Сколько же вы за него дадите?

— Нисколько, — заявила посетительница, вставая со стула. — Я просто хотела посмотреть, чем вы тут занимаетесь. Сплошное надувательство!

Зазвенев золотыми цепями, она направилась к выходу. По дороге она опрокинула голландский светильник, но даже не попыталась его поднять. Его подхватил Сильвер.

— Позвольте поинтересоваться, сударыня, вы случайно не замужем? — спросил он елейным голоском.

— А вам какое дело?

— Да никакое. Мы с коллегой просто хотели помянуть вашего несчастного супруга в наших вечерних молитвах. По-английски и по-немецки.

— Больше она сюда не вернется, — посетовал я. — Или, того хуже, заявится с полицией.

Сильвер отмахнулся:

— Ну так и я не зря был адвокатом. А покупать эта кобыла у нас и так ничего не стала бы. Таких, как она, здесь десятки тысяч, и это просто чума. Делать им нечего, вот они и отравляют жизнь продавцам. По большей части они торчат в магазинах с одеждой и обувью, часами примеряют то одно, то другое, но никогда ничего не покупают.

Он посмотрел на ковры:

— Так что же я получил в наследство от мамочки?

— Молитвенные коврики. Начало девятнадцатого века, а может быть, даже конец восемнадцатого. Из Малой Азии. Симпатичные экземпляры. Такие считаются почти древними. Настоящая древность — это семнадцатый и шестнадцатый века. Но от тех времен молитвенных ковриков осталось совсем мало. Да и те в основном персидские.

— А эти вы во сколько оцените?

— Перед войной в Париже знатоки дали бы за них долларов пятьсот.

— За оба?

— За штуку.

— Черт побери! Вам не кажется, что надо отметить это дело чашечкой кофе?

Мы переправились через улицу; Сильвер с манерами истинного самоубийцы выскочил прямо под колеса какого-то «форда». Завизжали тормоза, машина остановилась, а водитель разразился потоком возмущенной ругани. «Тупой баран» было самым деликатным из его выражений. В ответ Сильвер, так и светившийся от счастья, приветственно помахал водителю рукой.

— Ну вот, — объяснил он. — Теперь мое самолюбие снова в порядке. А то эта кобыла его совсем расшатала.

Я уставился на него недоуменным взглядом.

— Я просто беда как вспыльчив, — пояснил Сильвер. — Холерик хуже некуда. У водителя было полное право меня обругать, а у этой дуры — нет. А так они уравновесили друг друга. Душевный мир восстановлен. Хотите круассан к своему кофе?

— С удовольствием.

Я не совсем понял логику Сильвера, но охотно согласился на предложенный круассан. Казалось, после военных лет во Франции и эмигрантской голодухи в моем желудке появилась сквозная дыра: есть я был готов в любой час дня и ночи, причем не важно что. Гуляя по городу, я то и дело останавливался перед витринами, самозабвенно разглядывая выставленные там вкусности: громадные куски ветчины, торты и всякие деликатесы.

Сильвер вытащил кошелек.

— Бронзу мы сбыли, — торжественно заявил он. — Музей прислал телеграмму. Они ее выкупают. Даже за большую цену, чем мы рассчитывали. А того куратора они заменили. Не только из-за нас. Он допустил еще несколько ошибок. Вот ваша доля.