Обет молчания - [76]

Нужно обязательно с кем-нибудь познакомиться, убеждала она себя, сидеть дома сложа руки довольно глупо. Начни с чего-нибудь. Действуй. Под лежачий камень вода не течет. Для чего, спрашивается, ты накупила столько одежды? Для того, чтобы она пылилась в шкафу?

За едой она зашла в «Бутс», у нее была карточка со скидкой в десять пенсов. Дожидаясь своей очереди, чтобы расплатиться за куриный сэндвич, она пыталась осмыслить свое нынешнее положение. В конце концов, найдя временное жилище, она сделала так, как считалось правильным, то, что сделал бы любой после освобождения. Конечно, она втайне надеялась, что ей не придется мыкаться по общежитиям. Все могло сложиться иначе. Но что толку сейчас об этом жалеть?

Ее ходатайство, вкупе с рекомендациями Лауры Пегрэм, было удовлетворено. Несмотря на обстоятельства дела, ей выдали образцовую характеристику. В подобных случаях администрация обычно строго придерживается установленных порядков, но для нее было сделано исключение. Все прошло как по маслу. И что теперь? Ожидание праздника оказалось лучше самого праздника. Спору нет, общение, новые знакомства и многое другое, мрачно думала она, но все это как-то разом утратило свое очарование.

Оказавшись в своей комнате, она развернула сэндвич и выложила его на тарелку, рядом положила нож и вилку. На другую она поставила банку с йогуртом, воткнув в него чайную ложку. Она ела, сидя у окна, наблюдая за тем, как тяжелые капли дождя со стуком падают на мусорные баки.

На что ей такая свобода? Уж лучше снова в тюрьму.

Прекратить! Сейчас же прекратить. Расклеилась совсем. Она подошла к умывальнику на стене и ополоснула лицо. Не представляя, чем еще можно заглушить агонию, она опустилась в кресло с высокой спинкой, уронив руки на замусоленные, некогда бежевого цвета ручки. Грубая ткань была до боли колючей на ощупь. Кончиком нового черного ботинка она потерла о темный ковер с рисунком в индийском стиле. По маленьким квадратным вмятинам можно было определить, где раньше стояла кровать.

Кейт прилегла. Ее волосы рассыпались по коричневому вельвету покрывала. Перевернувшись, она уткнулась в него лицом; от него пахло, как из затхлого буфета. Она почувствовала липкие слезы на щеке, она плакала.

Той ночью она ласкала свое тело. Там, в тюрьме, эти тайные ласки снимали напряжение и служили небольшим утешением. Подтверждали, по крайней мере, что она является живой и реальной, а не просто безликим номером в компьютерной программе.

В любом случае ничего другого ей не оставалось. Лучше, чем ничего. Но в этом неприветливом месте с чужими голосами за стеной, в эпицентре чужой жизни то, что она делала, стало казаться ей чем-то постыдным. Никому не нужная неудачница. Ущербное ничтожество.

Может быть, то, к чему она так отчаянно стремилась, недостижимо? В Холлоуэй будущее виделось ей в другом свете. Она строила планы, фантазировала, расписывала жизнь на свободе до мелочей, как поступит, что скажет.

Заведет кучу друзей, встретит его, Его. Он обязательно поведет ее куда-нибудь, куда, правда, она и сама не знала.

В ресторан наподобие того, что видела по телевизору.

Или в оперу; она живо представила себя сидящей в ложе, такой же, какую показывали по видео в спортзале. Или она окажется в Нью-Йорке, в книжном магазине, как Мерил Стрип.[11]

Лежа на коричневом покрывале, она мысленно рвала в клочья картинки, нарисованные наивной фантазией. Злобное самоистязание, острая неудовлетворенность собой, настолько острая, что Робине Найт не хватило кожи для татуировок. «Загубленная жизнь», вопль отчаяния, въевшийся в кожу рук. «Заведи меня». Кейт казалось, что ее душу можно прочесть так же легко. Несомненно, окружающие считают ее круглой дурой. Жалким посмешищем.

Вряд ли кто-то сумеет ее понять. Она не такая, как все. Она никогда не сможет думать так же, как остальные.

Темнота угнетала ее душу. Темнота пугала ее с детства. Сидя в темноте, ей приходилось быть молчаливым свидетелем семейных ссор. Под покровом темноты совершались самые страшные преступления, особенно в тюрьме. В темноте человек беззащитен и уязвим. Темнота — неизбежность. Людям остается только спать. В темноте часто умирают. Мама умерла ночью.

Ночью люди занимаются любовью и сладко засыпают в объятиях друг друга. Мысль о чужом наслаждении была невыносима, заставляла острее ощутить щемящее чувство одиночества. В том месте ее жизни, которое должны занимать сексуальные отношения, была ничем не заполненная брешь. Ее изнывающее тело было одной сплошной пустотой, сплошной болью, которую ничем не успокоить. Она приложила руку к груди и сквозь шелковую ткань ночной сорочки с синими и белыми горошинами, купленной ею накануне на распродаже в «Марк и Спенсер», почувствовала биение собственного сердца, гулкое и ритмичное. Биение пустого сердца.

Прокатившаяся по телу волна вырвала из груди тихий стон. Она перевернулась и прижалась щекой к жесткой, комковатой подушке, пропитанной запахом чужих волос. Господи, какая непроглядная темнота! Страшно, когда ты никому не нужен.

Глава 25

Название местечка Калфорд-Хаус звучало впечатляюще, поэтому отец Майкл был несколько удивлен, с трудом отыскав неказистый домишко на окраине города. Домик из сероватого камня был выстроен в низине прямо у дороги. Стоя на тротуаре, он спокойно мог заглянуть в маленькие оконца с подоконниками, заваленными пластмассовыми игрушками. Окна были занавешены, несмотря на то что близился полдень. На высоком плетеном заборе красовалась большая вывеска: «Калфорд-Хаус. Собаководческий питомник. Дж. Берфорд. Тел. [phone]». За ограждением в двадцати огромных вольерах из металлической проволоки на все лады лаяли псы. Дверь открыл крепкий и широкий в плечах — на первый взгляд — мужчина. Но это было обманчивое впечатление, он был в широченных рабочих брюках и жакете поверх хлопчатобумажной спецовки.