Обет молчания - [47]

Когда Кейт исполнилось восемнадцать и пришло время переводиться, она даже плакала. Не оттого, конечно, что здесь, в Буллвуд-Холле, ей ужасно нравилось. Девочек здесь держали в ежовых рукавицах, воспитывая их в строгих, почти викторианских традициях. И хотя других посетителей, кроме отца и бабушки, у нее не было, она переживала — страшно было уехать далеко от родного дома, оторваться от привычной жизни. Здесь, по крайней мере, все было знакомо. Ее сердце мучило недоброе предчувствие, она была наслышана о жизни в тюрьмах.

В двадцать один ее перевели на взрослую зону. Адвокат Джон Олдридж, неожиданно проникшись к ней сочувствием, по доброте душевной дал ей совет: «С женщинами-надзирательницами держи ухо востро». Он, наивный, подумал, что, раз она ничего не ответила, она не поняла смысла, вложенного в эту фразу.

«Ты ведь понимаешь, — озадаченно произнес он. — Я имею в виду лесби».

Она посмотрела на его гладкий серый костюм и розовые щеки странным, снисходительным взглядом. Ей ли не знать, как функционирует эта система? Она варится в этом котле с тринадцати лет. Знай он о том, какие разговоры велись между девочками, у него волосы встали бы дыбом.

У многих надзирательниц в Холлоуэй имелись постоянные подруги из тюремной обслуги. На почве ревности нередко случались самые настоящие скандалы со слезами и истериками. По странной закономерности наибольшее количество измен приходилось на Рождество. Иногда о таких романах становилось известно начальству. А уж романов было немало. Кейт об этом хорошо знала. Сюда, как мухи на мед, слетались любительницы однополой любви, зная, что им не придется опасаться косых взглядов и осуждения. Заключенным такие отношения казались вполне естественными. Раз они были способны сделать человека хоть чуточку счастливее, то, собственно, почему бы и нет? Жизнь ведь не кончается.

Был один курьезный случай, он произошел вскоре после ее приезда в Холлоуэй. Одна охранница задумала устроить своей подружке побег. Расчет был прост: девушка не является на поверку, ее начинают искать во дворе. А она в это время должна была попасть в коридор, из коридора — в окно с непрочно закрытыми засовами, оттуда — спуститься с плоской крыши по водосточной трубе.

Но ее сразу нашли. Она пряталась в шкафу в учебном секторе. Потом по этому поводу долго язвили все кому не лень. Так вот чему их там, в школе, учат.

Лесбиянки из персонала, крутившие шашни с колонистками, ничем не рисковали: за это не увольняли, администрация смотрела на их похождения сквозь пальцы. Кому была охота выносить сор из избы? Поэтому если между лесбиянкой-надзирательницей и заключенной случалась ссора, ни той ни другой это ничем особенно не грозило. Ну разве что вызовут к начальству и слегка пожурят первую. Переведут на другой участок. А осужденную — без лишнего шума в другую тюрьму.

Такова была жизнь, и с этим приходилось мириться. Лесбийские отношения встречались сплошь и рядом, серьезные и трогательно заботливые. Одно успокаивало, грустно шутили девочки, тут уж точно не залетишь.

Но в жизни женщин, лишенных свободы, имелась и оборотная сторона — звериная грубость и жестокость. Кейт старалась об этом не думать. Она нечасто становилась жертвой агрессии, но когда это все же случалось, она заставляла себя обрасти еще одним слоем «брони», только так она могла противостоять ей.

Когда Кейт впервые появилась в Холлоуэй, к ее дверям была прикреплена табличка:

№ Т307805 — Кейт Дин

Возраст: 26

Зона: А4

Дата вынесения приговора:

Срок:

Работы: пищеблок, спортзал

Особые отметки:

Три незаполненные клетки. Что это — мера безопасности, нечто вроде любезности со стороны администрации? Позже она поняла, что никто особо не заботился о том, чтобы заполнить их.

И правильно, это все, что можно знать обо мне окружающим, думала она. Когда из Нью-Холла привезли Блу и других птичек, ей пришлось повесить на двери под табличкой листок с аккуратно напечатанной надписью: «Будьте добры, закрывайте за собой дверь моей камеры, мои птицы могут улететь».

Удивительно непривычны были для нее притяжательные местоимения: моя камера. Мои птицы.

В тюрьме она усвоила главную науку — не впускать никого в свою душу, ни при каких обстоятельствах. Стать открытой книгой для персонала значило бы сдаться. При этом не имеет никакого значения, большие ли секреты или маленькие.

Одним из секретов был предмет, который категорически запрещалось иметь заключенным, — маленький декоративный перочинный ножик с перламутровой ручкой. Когда-то он висел на связке ключей у отца, он нашел его в ящике письменного стола, когда разбирал бумаги. Кейт хранила его много лет в упаковке с салфетками, которая на первый взгляд казалась нераспечатанной.

Кейт положила нож на ладонь. Перламутровая ручка, переливаясь всеми цветами радуги, ровной и прохладной поверхностью ласкала руку. Он был крошечным, почти игрушечным, он вряд ли сгодился бы даже для резки бумаги. Но сам факт обладания запретным предметом возвышал ее в собственных глазах, оттого что ей так дерзко удалось обвести надзирателей вокруг пальца.

Еще одну тайну нужно сохранить любой ценой, о ней ни в коем случае нельзя знать заключенным, это — преступление, за которое она получила пожизненный срок. Но как тщательно ни скрывай, правда в конце концов все равно выходит наружу. Именно поэтому ее столько раз переводили из одной тюрьмы в другую. Она не была особо опасным преступником, хоть принадлежала к той же закрытой категории. Не во всякой тюрьме содержались такие, как она. Закрытая колония для несовершеннолетних преступниц в Булвуд-Холле в графстве Эссекс, потом Кокхэм-Вуд в Кенте, Нью-Холл близ Хаддерсфильда. И вот наконец она здесь.