Обет молчания - [30]

Отец Майкл выглядел озадаченным.

— Полагаю, что именно так оно и было. Я могу забрать папку с собой? На случай, если вдруг у меня появятся соображения на этот счет.

Настоятельница отдала синюю папку.

— Могу ли я просить вас об одной услуге? Не отслужите ли для нас мессу, святой отец?

Монахиням-затворницам не полагается принимать пищу в присутствии посторонних, будь то мужчины или женщины. Матушка Эммануэль рассказывала ему, как однажды («задолго до меня, святой отец») монахиням-миссионеркам, возвратившимся в Англию, чтобы несколько месяцев пожить дома, запретили садиться за стол с остальными сестрами. С ними обращались как с гостями. Почетными, заметила матушка, но все же гостями.

Отец Майкл трапезничал в одиночестве в комнате для гостей, на столе перед ним лежала открытая папка. За столом прислуживала молчаливая приходящая сестра, подливая ему из кастрюльки в тарелку густой суп, который в монастыре варили каждый день. На второе — запеченные монастырские яйца и картофельное пюре с пастернаком. Она положила ему полную тарелку по той причине, что он был мужчиной, а мужчины в представлении монахинь были существами вечно голодными. После чернослива и заварного крема она принесла кофейный напиток с молоком в глиняной кружке. Отец Майкл был настоящим кофейным гурманом, особенно если речь шла о горячем черном колумбийском кофе, поэтому принесенный напиток показался ему таким же пресным, как чай. Он знал, что для сестер напиток этот — роскошь, которой они нечасто себя балуют.

Закончилось вечернее богослужение, отзвучала вечерняя молитва, на улице только-только начинало смеркаться. Девять тридцать на часах. Старый монастырь окутан пеленой великого молчания. Отец Майкл несколько раз прошелся туда-сюда по подъездной аллее, дымя привычной маленькой черной сигарой. Проходя мимо приземистой сторожки, он увидел через окошко старика Данбаббина, подручного в монастыре, тот размышлял о чем-то, сидя у огня.

Было уже поздно, когда отец Майкл вернулся в гостиную. Когда-то это помещение было пристроено, в нем располагалась маслобойня. Оно выходило во внутренний дворик. Монахини заложили старые окна и дверь кирпичом и сделали новые в противоположной стене, получилась комната с выходом к аллее. Единственная комната в пристройке, гостиная, отличалась чрезвычайной простотой, но в сравнении с монашескими кельями она была настоящим дворцом, в этом он был уверен. Узкая кровать была застелена стеганым одеялом. На окнах висели расшитые в тон занавески, на каменном полу лежал тонкий джутовый коврик. На одной беленой стене висела икона с изображением святого Уинфреда, на другой — крест из пальмового дерева.

Одна из нескольких неглубоких каменных раковин, оставленная в первоначальном виде, была накрыта доской и служила столом. На импровизированном столе стояли электрический чайник и маленькое блюдце с печеньем. Он открыл дорожный кейс и выложил на стол фляжку. Приняв душ в крошечной ванной, он сделал пару глотков виски «Джек Дэниелс».

Отец Майкл тщетно пытался устроиться поудобней. Кровать была слишком короткой для его роста, в голове нескончаемо вертелись слова с куска белого картона — короткая, но странная фраза, которой объясняет свой выбор сестра Гидеон. Что это — слишком высокое мнение о себе? Совсем нехарактерно для молодой женщины с низкой самооценкой. «Мое место здесь. Этого места я заслуживаю».

Последнее, о чем он успел подумать перед тем, как провалиться в сон, — то, что через пару часов монахини прервут свой сон для того, чтобы отслужить всенощную.

Глава 11

«Почему я испытываю гнев?»

Робина Найт развалилась на стуле, выпятив живот, втиснутый в узкие джинсы. Из-под рукавов полосатого джемпера виднелась татуировки: «Руками не трогать! Ублюдок!» и «Заведи меня».

Кейт никогда прежде не видела, чтобы боль и обида так явственно выставлялись напоказ.

— Я не отвечаю за себя, видишь? — Ее речь полностью соответствовала внешности, такая же несуразная. — И если начинается какая-нибудь фигня, ну… это… неожиданно, у меня крыша едет — просто психую, видишь? Короче, я начинаю бояться, что не смогу остановиться, и все — кранты. И меня под белы рученьки — и новый срок мотать. — Робина подперла щеки кулаками, и ее глаза превратились в щелочки. — Жизнь собачья — сплошной напряг. — Она бессильно уронила руки и почти плаксиво спросила:

— Думаете, весь этот треп поможет?

Взгляды участников группы были устремлены на Лауру Пегрэм. На белом щите за ее спиной большими красными буквами было написано слово «ЗАДАЧИ». Под ним — перечень. Управление эмоциями. Осознание жизненных ценностей (игра-дилемма). Критическая аргументация. Формирование познавательных навыков.

Кейт нравилась эта женщина. Нравились ее небрежно взбитые белокурые волосы, отливающие серебром в свете флуоресцентной лампы, нравился ее костюм с короткой юбкой. Она носила маленькие золотые сережки и цепочку с кулоном. От ее уверенного взгляда и располагающей улыбки делалось спокойнее на душе.

За четырнадцать лет Кейт перевидала великое множество психологов и психиатров, все они казались ей людьми гораздо более нервными и неуравновешенными, чем она сама. Чего стоил только тот тип из Нью-Холла, не выпускающий изо рта сигары, всегда одетый в один и тот же спортивный костюм, из которого вываливался живот. Или до него, в Буллвуд-Холле, сухонькая женщина неопределенного возраста с запущенными зубами и с раздражающей привычкой обрывать на полуслове, вынуждая признаться в том, чего никогда на самом деле не было. Словно она заранее делала выводы и ей оставалось лишь получить подтверждение фактами.