Об одной беспредметной выставке - [6]

— назвали пророком!

(Попробуй в Америке получить такой титул! И как в Америке заскучали мы без таких ярких эпитетов, и как набаловали нас своим пристальным вниманием в России.)

Уклонюсь в сторону, чтобы спросить: что поддерживало столь жёсткий и беспощадный государственный строй? Как говорил Лев Николаевич: «большинство человеческих поступков объясняется глупостью». Люди очень глупые, бессмысленные, и толпа «…для истины глуха и равнодушна, а баснями питается она…», — так говорят классики, но никто–никто о себе так не размышляет.

Через три дня Яшу вызвали в Смольный — в Отдел пропаганды и агитации среди комсомольцев, где «два товарища» — две молоденькие женщины, какие‑то секретари — специалистки по искусству, я забыла их фамилии, помню, что одну звали Нелля, беседовали с Яшей… о назначении искусства.

Они говорили, что «наше искусство, развивающееся на основах социалистического реализма, — важнейшее общественное явление, и главное его назначение — воспитание масс. Все выставки в молодёжных клубах должны проводиться под нашим пристальным вниманием… Вы не член Союза художников и вы не можете себя называть «художником».

— А Леонардо–да–Винчи можно называть художником? — спросил Яша.

— Не сравнивайте себя…

— А кто выдаёт право быть художником? Ваш Союз?

Беседа о смысле искусства закончилась запрещением выставлять Яшины картины в тех местах, где есть комсомольские ячейки, — не разлагать молодёжь… красотою. «Лучше грабить и убивать!…»

Серёжа Довлатов прислал Яше книгу «Тля» (была такая экстравагантная книга о художниках, само называние книги отражало отношение автора к неофициальным художникам) с надписью: «Абстрактной, художественной тле от тли литературной», и подружились — абстрактно–художественные тли. (Единение тогда возникало на противостоянии.)

Смоктуновскому в партбюро театра «сказали», чтобы принц Гамлет не таскался по разным подозрительным выставкам и сомнительным клубам и не выполнял бы подсобные роли у прихлебателей иных идеологий.

Владимиру Кунину «разъяснили», что он не увидит премии ЦК ВЛКСМ, на которую его выдвинули, потому что не понимает, в чём цель образования, — она в ответственности перед народом, а не перед всякой шушерой.

Прошло две недели после встречи, боя и победы на каравелле, а картины всё ещё не возвращались домой. Яша звонил организаторам выставки, а те всё как‑то уклонялись от прямого ответа: когда же вернут картины? На каравеллу просто так не пробраться — наткнёшься на устойчивые стены и крепкие фундаменты, и как узнать о судьбе «пространств света»? Как бы все пространства света не уничтожили как… призывающие «грабить и убивать»?! Уж не вдохновился ли кто‑нибудь? Как бы не закрасили весь свет, идущий из пространства? Неприятно, когда где‑то что‑то светится без разрешения.

Вернут их или нет?

Наш «осведомитель» из высших сфер сообщил нам, что картины увезли в Большой дом (наше ленинградское отделение КГБ). Для чего? Чтобы в тюрьму их посадить, как призывающих к нехорошим мыслям? Понять, что в них призывает к грабежу и убийству? Использовать как наглядное пособие? Всем ведь известно, какое значение наглядности придаётся в этой конторе. А может быть, кто‑то диссертацию пишет о влиянии живописи на преступления? Подумать только сколько внимания и любопытства! А может, хотят Дом осветить «окнами света?» Все их замыслы остались в тайне, и как мы ни ломали головы, придумать не могли. Для чего туда возили картины? Ума не могу приложить.

И есть ли кто‑нибудь, кто знает разгадку или точно догадывается? — я бы послушала ответ. До сих пор притягивает эта загадочность. Уж больно долго там их разглядывали, видно, всё пытались найти убийственные мотивы, расшифровывать иерографические рисунки на текучей эмали. Эстеты и декаденты. «…Фиолетовые руки на эмалевой стене полусонно чертят звуки в звонко–звучной тишине…».

Один «человек оттуда», присматривающий за Яшиным развитием, Василий Иванович (не думайте, что это имя я придумала) признал на глазах у всех кагэбешников, что картины красочные, и… дал разрешение — рисовать! Пусть рисует! («Рисуйте! Рисуйте! Красиво! Сочно!» — Эти слова он сказал Яше на одном из дальнейших допросов уже по литературным делам).

Кто‑то из философов сказал, что «…красота не может действовать. Она может быть и хранить себя», но это только во времена Гегеля, а наши кагэбешные сотрудники опровергают это утверждение, доказывая возможность воздействия красотой. И средний сотрудник органов присмотра за политической окраской ничуть не хуже любого другого инженерного товарища. Может, есть какой‑то инстинкт искусства? «Рисуй, рисуй, безумное столетье…»

После трёхмесячного пребывания на глазах у изумлённых сотрудников двух закрытых учреждений, картины вернулись домой неповреждённые, незарисованные, обруганные и обласканные.

Только картины разместились по своим местам, как раздался звонок: «Говорят из Ждановского райкома комсомола. Мы хотели бы прийти к вам и поговорить…»

— О чём? — Спросила я.

— О смысле живописи.

Вежливо и ласково и опять… о смысле. Вот ведь как смысл разволновал! «Есть ли смысл? Есть ли смысл?» «Но есть Один, который без усилья весь груз паденья держит в двух руках.»