Об одном злодеянии - [5]

— А, сухая кишка! — привѣтствовалъ Лэйзера Гицель. — Еще не издохъ.

Лэйзеръ молчалъ. Внутри все у него трепетало и дрожало мелкой дрожью. Глаза не смотрѣли ни на кого, и языкъ точно распухъ… Онъ поспѣшно развязалъ веревки, которыми укрѣпленъ былъ на его телѣгѣ скарбъ, и суетливо сталъ его носить… Черезъ нѣсколько минутъ дѣло было облажено: всѣьгоршки и котлы стояли въ узкомъ проходѣ между печью и стѣной, спереди замаскированы кадкой.

— Ну, теперь готово. Теперь неопасно. Теперь вотъ снесутъ только диваны — и кончено, конченъ балъ… Храпунчикъ, ничего! Накушаешься сегодня замѣчательно.

Уже вся мебель была составлена. Извозчики вытирали вспотѣвшіе лбы, поправляли упряжь на лошадяхъ и располагались уѣзжать. Ждали только расплаты.

— Мадамъ! пожалуйте разсчитываться, — приглашалъ Гицель запропастившуюся куда-то хозяйку. Онъ имѣлъ намѣреніе получить на чай, и сдѣлался галантенъ.

— Мадамъ, гдѣ вы? Пожалуйста, мы ждемъ. Потрудитесь!..

И вдругъ произошло нѣчто совсѣмъ непонятное. Мадамъ, какъ бомба, выскочила на крыльцо и, потрясая надъ головой пустымъ котломъ, заорала:

— Арестанты! Жулики! Махтемойники! Чтобъ вы поздыхали, проклятые! Вы думаете, я вамъ буду молчать! Вы думаете, это вамъ пройдетъ даромъ! Шарлатаны, каторжники!..

— Ого! — весело отозвался Гицель, — умѣешь! Въ моей гимназіи училась, что-ли?

— Я тебѣ покажу гимназію, чтобъ ты почернѣлъ! Я тебѣ покажу!

И показывая собиравшимся на крикъ жильцамъ пустой котелъ, еврейка продолжала:- такіе жулики, такіе прохвосты! Я нарочно вчера еще сдѣлала жаркое, думала, сегодня съ перевозкой не поспѣю, думала, какъ перевезутъ мебель, у сосѣдей нагрѣю и будетъ дѣтямъ готовый обѣдъ, а эти негодяи слопали. Все слопали!.. Ну! Ну!.. Что я теперь должна дѣлать?

— Сваришь другое, — услужливо посовѣтовалъ Гицель.

— Другое?! А я вотъ вычту съ тебя, такъ ты и будешь знать «другое», каторжникъ! Мнѣ жаркое въ полтора рубля обошлось, ты мнѣ за него заплатишь…

— Я заплачу? Я?

Гицель подошелъ къ еврейкѣ поближе.

— А это вотъ, — такъ, по совѣсти, если тебя спросить — ты видала?

Онъ поднесъ къ ея лицу шаршавый, величиной въ добрый качанъ капусты, кулакъ.

— Кто твое жаркое ѣлъ — на здоровье ему! — пусть онъ и платитъ. А со мной ты эту политику брось… Восемь гривенъ подавай! — вдругъ загремѣлъ онъ звѣринымъ голосомъ. — И четвертакъ на чай, за диваны!..

Крикъ на дворѣ стоялъ еще долго. Еврейка безстрашно твердила свое и собиралась вычесть голтора рубля; извозчики же, вдохновленные этимъ обѣщаніемъ, поминали родителей и располагались выбивать зубы и стекла… Лэйзеръ стоялъ нѣсколько въ сторонѣ, позади Храпунчика. Въ злодѣяніи своемъ онъ не признавался. Запираться, однако же, тоже не запирался. Онъ стоящъ молча, понурый, блѣдный, и только по временамъ порывисто поднималъ голову, испуская какой-то странный звукъ, — и потуплялся опять…

— Нѣтъ, одинъ человѣкъ сожрать не можетъ, это немыслимо! — размахивала руками еврейка. — Четыре фунта мяса, приварокъ… Надо имѣть не животъ, а рундукъ, чтобъ это выдержать… Всѣ вмѣстѣ жрали, махшемойники проклятые…

Окончилось дѣло тѣмъ, что тремъ извозчикамъ хозяйка заплатила полностью, и даже на водку прибавила, а Лэйзеру не дала ничего.

— Старый человѣкъ, — кричала она ему, когда онъ съѣзжалъ со двора, — сѣдой человѣкъ, а дѣлаетъ такое свинство! Надо васъ въ часть отправить, только мнѣ паскудиться не охота…

Уже темнѣло. Снѣгъ пересталъ и вѣтеръ стихъ тоже, но бралъ сильный морозъ. Мокрый армякъ Лэйзера скоро окаменѣлъ, и тарелкообразныя копыта Храпунчика уже не шлепали по лужамъ, а гулко стучали о мерзлую землю…

Когда черезъ часъ Лэйзеръ подъѣзжалъ къ своему жилью, издали, изъ непроглядной тьмы, послышался радостный возгдасъ.

— Да будетъ восхвалено Его святое имя!..

И Сося поспѣшно приблизилась къ телѣгѣ.

— Ну? Сколько?

По тому, что Лэйзеръ пріѣхалъ поздно, она знала уже, что онъ на работу попалъ. И въ теченіе добрыхъ двухъ часовъ она съ Ентой и другими дѣтьми обсуждала, успѣютъ ли еще сбѣгать въ мясную за требухой, чтобы сварить супъ. Полагали, что успѣютъ…

— Давай же сюда молоко, — сказала Сося, наваливаясь грудью на телѣгу. — Не переверни только, темно.

— Нѣту молока.

— Не купилъ? Ну ничего! Фейгочка къ Мудрецехѣ сбѣгаеть, Мудрецеха доитъ поздно.

— Я не работалъ сегодня.

Нѣсколько секундъ длилось молчаніе.

— Га?

— Никто не приходитъ нанимать… Что ты хочешь?.. До сихъ поръ ждалъ на биржѣ… Ни сумасшедшей собаки не видно…

Лэйзеръ отпрягъ Храпунчика и поставилъ на мѣсто. Лошадь немедленно принялась шарить по сторонамъ, ища обѣщанныхъ съ утра лакомствъ. Но тряпкообразныя губы ея встрѣчали однѣ лишь холодныя доски…

* * *

Черезъ полчаса Лэйзеръ лежалъ на кучѣ тряпокъ и ладонями сжималъ себѣ голыя ступни. Ему казалось, что ступнямъ отъ этого теплѣе. Сося и дѣти лежали на своихъ мѣстахъ и, чтобы не чувствовать голода, силились заснуть. Всѣ молчали; Только маленькій Шмилекъ, лежавшій съ матерью на нетопленной печкѣ, тоненькимъ, сиплымъ голоскомъ монотонно тянулъ:

— Немножко молока, ма-ама!

— Молоко будетъ завтра, Шмилекъ, завтра.

— Молока… Я хочу молока-а-а…

— Завтра, сыночекъ, завтра… Завтра будетъ и молоко, и супъ. Хорошій супъ, съ мясомъ, съ курицей.