Об обновленчестве, экуменизме и 'политграмотности' верующих - [9]
Пожалуй, для прощения нехристиан со временем придется применить подобный же прием -- расширить свои взгляды на Бога и способы поклонения Ему до того, чтобы и здесь достичь необходимого плюрализма. Иначе не сдержимся и непременно осудим.
Дальше -- больше! Наверняка придется изобрести какие-то гуманные объяснения тому, почему некоторые люди (их немалое число в нашем окружении) относятся к вере в Бога прохладно или даже безразлично. Что делать в этом случае? Вероятно, объявить какие-либо видимые формы почитания Творца необязательными и слиться с безбожниками в окончательном и бесповоротном экстазе.
Но ведь для христианина осуждение ближнего - это скорее внутренняя духовная, чем внешняя социальная проблема. А не то обязательно окажется, что блуда можно избегнуть, если стереть все физиологические различия между полами, а страсти скупости, сребролюбия и воровства могут быть излечены только через упразднение частной собственности. Однако последнее, как говорится, мы в России уже проходили.
Пусть не покажутся эти мои рассуждения чрезмерным утрированием проблемы. Для Запада это реальность. По крайней мере, в серьезной (если можно ее таковой назвать) католической печати взаправду обсуждается "новый, открытый взгляд на нехристианские исповедания", а в протестантской среде бурное развитие переживают новые течения наподобие "богословия после Освенцима", фактически признающего равенство двух Заветов -Ветхого и Нового и, соответственно, христианства и иудаизма в силу их близости к одному и тому же Богу.
Налицо явная подмена, которая, слава Богу, пока еще видна нам, православным в России, и, увы, абсолютно незаметна в секулярном западном мире. Так уж повелось сегодня, что любому, даже такому сугубо личному вопросу, как религиозные убеждения, непременно придается широкое общественно-политическое звучание. Примета нашего века -- мышление идеологическими штампами, абстрактными идеями, далекими от реальной жизни. Человека заставляют не обращать внимание на вред той или иной идеи для собственной души, а вместо этого думать, что бы сделать великого для всего мира. Убеждают, что осуждение ближнего, превозношение над ним, тщеславие своими добродетелями, зависть чужим успехам и прочие внутренние язвы отнюдь не являются чем-то существенным, с чем нужно бороться, а, напротив, все силы должны быть отданы внешней социальной активности, для большей убедительности прикрытой христианским антуражем. При этом даже создается видимость самоотверженности, жертвования личным ради общественного: "Да как ты смеешь думать о своей душе, о своем спасении, когда в мире столько вражды, зла и несправедливости!" Похожую жертву сегодня призывают принести и православных. Но что пользы человеку, если бы даже он целый мир приобрел, а душе своей повредил? (Мф. 16,26)
Современный человек совершенно безоружен против идей мира сего. Странное дело, он не доверяет Церкви, ее опыту, преданию, традиции, но абсолютно доверчив по отношению к любым своим внутренним движениям. И это при том, что внутренние критерии утеряны, а настоящего духовного внешнего руководства нет. Ни одна из конфессий не сохранила до сего дня практического опыта, подобного православному старчеству и духовничеству. Так что же нам объединять? Общие грехи?
Нужно сказать, этот призыв отдать свои души на алтарь "всемирного христианского братства" в России пока особого отклика не находит. Разъединенность с баптистами и католиками пока еще, слава Богу, для нас не есть самая существенная духовная проблема. Собственные грехи и страсти для православного куда более реальны, а прогресс представляется не обобщенно-социально, но в личном практическом смысле -- в покаянном движении вглубь своей души. На этом-то языке покаяния, языке истинно православных духовных ценностей мы и должны говорить обо всех встречающихся нам явлениях.
Язык покаяния один только может предупредить нас и от впадения в противоположную крайность -- заносчивость и снобизм по одному факту принадлежности к России и Православию. Не дай Господь кому-либо из читателей воспринять все вышеизложенное так, будто все православные как-то по-особенному духовно благополучны, будто они автоматически лучше всех остальных только из-за того, что православны. Конечно, для человека в современном мире быть православным -- это определенный шанс, но, как всякая потенциальная возможность, и этот шанс может остаться неиспользованным.
Говоря о бесполезности и надуманности экуменической теории, я стремилась указать на нечто совсем иное: хотя у каждого нормального православного человека духовных проблем (а вернее, духовных задач) предостаточно, все же странно было бы списать их на Церковь и вероучение. Скорее, каждый их отнесет на свой собственный счет. Хотелось бы предостеречь читателя и еще от одного ложного вывода, будто весь Запад так плох, что не заслуживает никакого внимания, будто нам в России абсолютно нечего позаимствовать, абсолютно нечему поучиться. Разумеется, есть определенный опыт, определенные человеческие качества, которые православным было бы не грех перенять: аккуратность, рачительность, умение решать практические вопросы. В сфере, обычно именуемой "социальным церковным служением" католики и протестанты также преуспели куда больше, чем мы. Однако сказать, что ради этого стоит переделывать православное учение, богослужение, идти на компромиссы, соединять несоединимое, было бы слишком -- в Православии не существует никаких догматических преград, запрещающих брать с инославных любые, даже самые положительные примеры. Нелепо оправдывать экуменическую возню гуманитарными и благотворительными целями, ибо помогать друг другу, обмениваться практическим опытом можно и безо всяких дополнительных формальностей, безо всякого экуменизма.
Книга основана на материалах бесед, происходивших в Санкт-Петербурге на протяжении 1999 и 2000 годов. Участники разговоров стремились размышлять над проблемами современной действительности постольку, поскольку эти проблемы обнаруживают под собой настоятельные философские вопросы. При этом авторы избрали жанр свободной беседы как наиболее аутентичный, на их взгляд, способ философствования, который не вполне оправданно оттеснен современной культурой текста на задний план.