Об истинном и ложном благе - [18]

; мало того, низвергнуть даже ниже Эдипа, так как они не достойны ни видеть, ни быть видимыми. Вообще нет ничего столь нелепого в словах или в делах, создателями чего не были бы философы.

XXII. (1) А теперь посмотрим внимательно на слух, т. е. на речь [язык], чем едва ли не единственным мы превосходим животных, хотя Ксенофонт то же самое думает о славе⁹³; однако, по мнению Вергилия, к славе восприимчивы и лошади; например, в „Георгиках“ [он говорит]:

Как переносит позор посрамленъя, как пальмой

гордится⁹⁴.

(2) А о смехе мы уже сказали. Говоря от имени мужчин, если я заслышу случайно какую-нибудь сладкогласую, какой, говорят, была Клеопатра⁹⁵, неужели я убегу, прервав беседу, которую она со мной завела? И поскольку с помощью слуха воспринимается не только речь, разве закрою и заткну я уши, словно от пения сирен, всякий раз как запоет чистым и искусным голосом, как Амфризиа нашего Карино, какая-нибудь девушка, а мне слушать их [женщин] пение приятнее, чем наше? (2) Ежели кому угодно [сделать именно] так, стало быть, он должен постоянно отыскивать неприятные звуки – например, [стук] молотобойцев, [шум] падающих с гор рек, к примеру, Рейна и Нила, а если говорить о человеческих голосах – плачи и рыдания. Поскольку он им радуется, его надо заставить слушать свой собственный плач. (2) Также и здравый смысл настолько далек от того, чтобы отвергать песню, что никакому делу, по-видимому, люди не отдавались скорее и с большим старанием, чем музыке. Некоторые даже утверждают, что музыка была древнейшим из всех занятий; очевидно, столь же древним было и стремление к наслаждению. (3) Ведь музыка не доставляет ничего другого, кроме наслаждения. И множество музыкальных инструментов, известных даже неучам, указывает на то, сколь приятно народу это занятие, каковое, говорят, даже на богов, если верить, воздействует. И поэты, которые называют себя божественными прорицателями, часто поют, доставляя удовольствие богам, или людям, или тем и другим вместе. В древние времена музыканты даже почитались наравне с прорицателями и мудрецами. И Платон считал, как в сочинениях „Государство“ и „Тимей“, так и в других работах, что музыка необходима гражданину⁹⁶. Что еще прибавить? Наши уши услаждаются не только песнями людей, но и пением птиц. Молчу о собственном пении каждого [из нас], насколько [это] приятно, знают те, кто испытал. Ведь я и сам уже с детства приложил к этой науке старание, как потому, что она, казалось, помогает поэзии и красноречию, так и потому, что является приятнейшим занятием.

XXIII. (1) Пойдем далее, чтобы окончить разговор о двух оставшихся ощущениях, и прежде всего о вкусе. Стоит ли перечислять [разные виды] пищи? О естественных свойствах и мастерстве приготовления которой, то ли из мяса животных, или птиц, или рыб, или пресмыкающихся, или из смеси их, подробно написано в книгах не только поваров, но и медиков и даже некоторых философов; в ней замечают то же [разнообразие], о котором я сказал, говоря о женских лицах, так что приходится колебаться, чему что предпочесть (впрочем, и с остальными чувствами может случиться подобное). Поэтому у Теренция и говорится:

Ставят стол сомнительный…⁹⁷ —

т. е. когда ты колеблешься, что лучше отведать. Ежели кто-то осмеливается эту пищу бранить или уклоняться от нее, то он, по-видимому, больше хвалит смерть, чем жизнь, так что его самого, на мой взгляд, следует уморить тем постом, который он одобряет, еще и еще раз желаю ему помереть в муках от голода. (2) Но многих хвалят за бережливость, строгий образ жизни, достойную удивления умеренность. Допускаю [это], но они едва ли [отличаются] от тех древних людей, грубых, диких и почти подобных животным, которые делали [так], исходя из возможностей, и еще не знали богатств [в те времена]

…Когда скромным жилищем

Трот прохладный служил, которого тень заключала

Вместе весь дом – и огонь, и ларов, и скот, и владельца;

В те времена, что супруга в горах устилала лесное

Ложе соломой, листвой и шкурами дикого зверя.

Эта жена не такая была, как ты, Цинтия, или

Та, чьи блестящие взоры смутил воробей бездыханный:

Эта несла свою грудь для питания рослых младенцев,

Вся взлохмачена больше, чем муж, желудями

рыгавший⁹⁸.

Но мало-помалу те же [люди] удалились от той дикой жизни и с каждым днем все больше радовались как бы блеску жизни, который, где бы ни наступил однажды, словно хозяин, никогда не покидал дома. (3) Однако до сих пор существуют еще многие люди, которые никогда и не уходили от той [дикой] жизни. Но скажи на милость, кто они, если не те, которые не могут жить пристойно, например гараманты“ и многие народы южной зоны, питающиеся саранчой, и, с другой стороны, северные, о которых говорит Вергилий: „Кислое пьют молоко, смешав его с конскою кровью“¹⁰⁰. А гимнософисты¹⁰¹, хвалимые Ксенофонтом, и жрецы критского Юпитера, видимо, побуждены [к этому] каким-то неистовым безумием, и они как бы фанатики и, можно сказать, подобны стоикам, все делающие из-за одного пустого хвастовства. (4) Лакедемоняне же, далекие от этого тщеславия, заботились о бережливости не из-за презрения к пище, а из-за чрезмерной любви к войне. Думаю, что они поступают вдвойне глупо как потому, что отравляют себе жизнь, так и потому, что легко относятся к смерти. Но стоит ли удивляться нравам спартанцев, тех же лакедемонян, которые рождаются постыдным образом и считают воровство признаком усердия, упражняясь промеж себя в воровстве, словно в каком-то добром искусстве, а искусство красноречия изгоняя из своего государства?