Об антологии Алана Беннетта - [4]

Шрифт
Интервал

…Можно попробовать летом
Поехать к морю, где волны
В берег шершавый бьют…
Но все так быстро при этом
Меняется, что невольно
Ждешь подвоха и тут.
Кажется, эту бурность
Тоже захватят быстро
В рамки бетона — чтоб
Всюду была культурность;
Разве что для туризма
Оставят пару трущоб.
Так и исчезнет, сгинув,
Англия сельских пейзажей,
Речек и птичьих рулад;
Она останется в книгах
И на картинах; нам же
Достанутся пыль и асфальт…

Стихи об уходящей Англии предсказуемо включены в антологию. Не менее предсказуемый выбор Беннетта — шокирующее своей грубой лексикой стихотворение, начинающееся словами «They fucked you up your mum and dad»:

Они затрахали тебя,
Твои папаша и мамаша, —
Конечно, горячо любя,
Но в голове от слов их каша.
Но их затрахали самих
Их воспитавшие тупицы,
Толпа то вежливых, то злых,
Готовых в горло вам вцепиться.
Так зло по эстафете рук
Передается, как бацилла.
Прерви, прерви порочный круг,
И от детишек — Бог помилуй!

Алан Беннетт замечает здесь перекличку с «Эпитафией пессимисту» Томаса Гарди:

Я дожил до главы седой,
Не зная женщин. Боже,
Уж лучше бы родитель мой
Вовек не знал их тоже[2].

Впрочем, отнюдь не все стихи у Ларкина — беспощадно трезвые или уныло элегические. Лучшие его стихи те, в которых все описательное, риторическое или элегическое внезапно — как по щелчку — освещается новым смыслом, каким-то новым трансцендентным светом, как будто декорации взлетают вверх и обнажается лазурное безграничное небо, безмятежно сияющее надо всем, единственно реальное из всего, что было и есть, — невозможное, уносящее из мира сияние.

Речь идет о внезапных озарениях, сходных с эпифаниями Джойса и «вехами времени» Вордсворта. Но говорить об этом подробней — значит, затрагивать тему романтического в Ларкине, для которой у нас нет достаточных оснований, — подборка Беннетта, повторюсь, составлена по преимуществу из «доступных» и отрезвляющих стихотворений. «Романтичны» разве что концовка «Могилы Арунделов» про то, что «нас переживет одна любовь» — да в стихотворении «Утренняя серенада» («Aubade»), наполненном почти невыносимым страхом смерти, медленно светающее окно и последние слова: «Пора. Работа ждет. И почтальоны / Спешат, как доктора, из дома в дом».

И, наконец, сразу после страшной «Серенады» идут ларкиновские «Деревья»: Беннетт хочет закончить на более или менее оптимистической ноте:

Деревья в мае шлют нам весть
Флажками каждого листка;
Но в вечном шелесте их есть
Зеленая, как мир, тоска.
Ужель дано им каждый год
Рождаться вновь, а нам стареть?
Увы, и дерево сгниет —
Но стоит ли о том скорбеть?
Они ведут внутри ствола
Свой тихий счет — к черте черта.
А вслух гласят: «Весна пришла.
Начните с нового листа».

Книга Беннетта составлена с заботой о читателе — чтобы он, не дай бог, не заскучал от обилия стихов, не утомился; потому-то они пересыпаны массой занятных сведений, биографических черточек, анекдотов и слухов. Читатель, по его мнению, склонен считать стихотворение чем-то вроде рекламы в витрине поэта, но «самое вкусное держат под прилавком, и дело биографа это унюхать». На сей счет существуют разные мнения. Хотя некоторые поэты настаивают на том, что биография не имеет никакого отношения к их стихам и не должна никого интересовать, Беннетт уверен, что «какие-то сведения о жизни поэта способны доставить удовольствие читателю и углубить его понимание стихов».

И он не упускает случая привести какую-нибудь занятную историю об избранных им поэтах. Томас Гарди, сообщает Беннетт, несмотря на его трогательные стихи об Эмме, не обходил вниманием и других женщин. Похоронив жену он, спустя недолгое время, женился на своей секретарше Флоренс Дагдейл. Произошло это так. Гарди привел ее на могилу своей первой жены и, указывая на пустой участок рядом, сказал: «Это для вас». Из чего Флоренс поняла, что он делает ей предложение.

Желая продемонстрировать, насколько знаменит сделался Томас Гарди в поздние годы, Беннетт рассказывает о посещении его принцем Уэльским, которого Гарди угощал обедом. Его садовник, простодушный малый, завладел косточкой, которую обгрыз принц, и хранил ее как сувенир.

Про Альфреда Хаусмана Беннетт поведал нам историю, как однажды тот не разрешил воспользоваться его туалетом австрийскому философу Витгенштейну. Были, наверное, и другие способы проиллюстрировать нелюдимость и нелюбезность Хаусмана, но этот, надо признать, запоминается.

Флегматичность Макниса Беннетт подтверждает следующим эпизодом, рассказанным Стивеном Спендером. Когда в 1941-м Советский Союз вступил в войну на стороне Англии, британский посол, сэр Арчибальд Мак-Керр, решил дать вечеринку, пригласив на нее английских и русских поэтов, с тем, чтобы их познакомить. Весь вечер Макнис простоял, опершись на изразцовую стенку печи, с бокалом в руке и непроницаемым выражением лица, как бы витая мыслями где-то далеко от собравшихся. Мак-Керр подошел к нему и спросил:

— Правда ли, что вы выросли в Каррикфергусе возле Белфаста?

— Да, — ответил Макнис.

— Вот как! — заметил Мак-Керр, — это подтверждает легенду, что много веков назад стая тюленей приплыла к этим берегам, и постепенно они смешались с местным населением. Приятного вечера!


Еще от автора Григорий Михайлович Кружков
Поэты эпохи Возрождения

Два тома «Очерков по истории английской поэзии» охватывают без малого пять веков, предлагая читателю целую галерею английских поэтов и их творческих судеб. Первый том почти полностью посвящен поэтам Возрождения, притом не только таким важнейшим фигурам, как Филип Сидни, Шекспир и Донн, но и, например, Джон Скельтон, Джордж Гаскойн, Томас Кэмпион, и другим, о которых у нас знают чрезвычайно мало. В книге много оригинальных интерпретаций и находок. Научная точность оценок и фактов сочетается с увлекательностью изложения.


Один за всех

«Живой памяти Вильгельма Вениаминовича Левика, великого мастера русского стиха, знатока мировой поэзии, влюбленного в красоту мира художника и в то же время — добродушного, обходительного и смешливого человека — я посвящаю эти слишком разрозненные, неумелые страницы.».


Романтики и викторианцы

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б.


Истинная жизнь Эндрю Марвелла

Лекарство от Фортуны Поэты при дворе Генриха VIII, Елизаветы Английской и короля Иакова.


Рекомендуем почитать
Жюль Верн — историк географии

В этом предисловии к 23-му тому Собрания сочинений Жюля Верна автор рассказывает об истории создания Жюлем Верном большого научно-популярного труда "История великих путешествий и великих путешественников".


Доброжелательный ответ

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


От Ибсена к Стриндбергу

«Маленький норвежский городок. 3000 жителей. Разговаривают все о коммерции. Везде щелкают счеты – кроме тех мест, где нечего считать и не о чем разговаривать; зато там также нечего есть. Иногда, пожалуй, читают Библию. Остальные занятия считаются неприличными; да вряд ли там кто и знает, что у людей бывают другие занятия…».


О репертуаре коммунальных и государственных театров

«В Народном Доме, ставшем театром Петербургской Коммуны, за лето не изменилось ничего, сравнительно с прошлым годом. Так же чувствуется, что та разноликая масса публики, среди которой есть, несомненно, не только мелкая буржуазия, но и настоящие пролетарии, считает это место своим и привыкла наводнять просторное помещение и сад; сцена Народного Дома удовлетворяет вкусам большинства…».


«Человеку может надоесть все, кроме творчества...»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Киберы будут, но подумаем лучше о человеке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последнее песнопение

В рубрике «Ничего смешного» — «Последнее песнопение», рассказ английского писателя Саки (1870–1916), которым восхищались, среди прочих, такие авторы как Ивлин Во и Алан Милн. Перевод и вступление Михаила Матвеева, математика и переводчика.


Стихи из книги «Шропширский парень»

В рубрике «Из классики ХХ века» — Альфред Эдвард Хаусман (1859–1936), один из самых любимых, известных и обаятельных поэтов Великобритании.


Пять веков британского поэтического портрета

«Пять веков британского поэтического портрета» — по существу, маленькая антология разных поэтических жанров, сопоставимых и с некоторыми жанрами портретной живописи. Переводчики — Марина Бородицкая, Мария Фаликман, Алексей Круглов, Светлана Лихачева, Валентина Сергеева, Анастасия Строкина.


Грэм Грин. Главы из биографии

В рубрике «Из будущей книги» — начальные главы биографии «Грэма Грина», написанной переводчиком и литературоведом Александром Ливергантом.