Оазис - [4]

– А сколько будет стоить дорога с вами до Тирима? – быстро спросил я и опустил голову, ибо и сам знал ответ. Не меньше чем за десять золотых или пятьдесят серебряных монет я бы взял лишнего человека, пьющего бесценную воду, да ещё и слепого, в свой поход по пустыне.

– Ты сам знаешь ответ, – услышал я с болью в сердце.

Всю ночь просидел я в горестных мыслях. Вспоминал, как уходил в этот далёкий путь за счастьем. Как собирали с друзьями деньги на закупку товара, недорогого у нас и особо ценимого в других местах. Как отговаривала меня жена от этой поездки и как грустно провожала у ворот с маленьким сыном. У меня была не бедная, но и не богатая семья, теперь ещё и обременённая долгом из-за моей неудавшейся поездки. Как я мог позволить сообщить ей о своей беде и ещё более ввергнуть её в расходы, а быть может и нищету, собирая последние деньги на своё вызволение из этого пустынного плена? Надежд на то, что я когда-нибудь смог бы вернуть эти долги и дать своей семье достойное существование, не было никаких. Уж лучше остаться здесь на всю жизнь, чем вернуться на Родину и мучиться, ощущая страдания близких. Решение было принято.

Наутро, когда караван засобирался в дорогу и кто-то спросил у меня, в каком месте города живут мои родные, которым нужно сообщить о моих злоключениях, я лишь угрюмо промолчал. Что-то аккуратно опустилось около меня. Я это почувствовал, ибо с потерей зрения стал чувствовать острее. Почувствовал на себе и понимающий взгляд. Затем послышался небольшой звон. И караван ушёл.

Как бы очнувшись от забытья, я провёл руками перед собой. Рядом лежал небольшой мешок, по-видимому с какой-то снедью, пустые кувшины, коих стало больше, и вот эта миска, что ты видишь сейчас передо мной. В ней лежало несколько медных монет. «Так будет плохо, очень плохо, – подумал я, – но так будет лучше…»

С этого времени мне стало не так одиноко, ибо торговые люди, прослышав, что здесь можно пополнить запасы воды, стали чаще вести гружённые товаром корабли пустыни к моему окружённому океаном песка острову. Они оставляли пустые бурдюки, прося наполнить их водой ко времени их обратной остановки здесь. Взамен мне давали еду, кое-что из одежды, когда видели, что мне это необходимо, и бросали какую-то мелочь в миску. Поначалу я не уделял ей никакого внимания, ибо деньги мне были не нужны, а точнее тех денег, что бросали мне в благодарность за чистую воду путешественники, не хватило бы, чтобы как-то поправить мои беды.

Один раз я взял в руки несколько монет из миски и на ощупь сразу понял, что они были самыми мелкими из тех, что я знал. Конечно, что же ещё можно бросить слепому, он ведь не ответит подающему укоряющим взглядом! С того момента я потерял к ней всякий интерес. Но однажды один странник, присевший со мной поболтать и выслушавший мою историю, спросил, уж не на дорогу ли домой я собираю деньги. Я заметил, что негоже смеяться над тем, кто находится в жалком положении, но делает тебе добро. На это путник смущённо ответил:

– Прости, если обидел тебя, я этого не желал. Ты, наверное, не знаешь, но миска, что у твоей хижины, полна, и рядом с ней лежит ещё много мелкой монеты. Твой рассказ впечатлил меня, и я готов немного помочь тебе. Конечно, в дороге неудобно обременять себя мелкими деньгами, но я еду торговать, и мне они понадобятся. Я готов поменять их на более крупные.

– Если тебе нужно – меняй, – ответил я, – мне всё равно.

Странник отошёл, и через какое-то время, когда я уже забыл о нём, подсел ко мне, взял мою ладонь и положил в неё несколько монет.

– Я не стал брать с тебя проценты за мену.

И, немного посидев, встал и после короткого молчания добавил:

– Ты не смог жить там, где желал, и с теми, кого любишь, но умереть, где захочешь, имеешь полное право. Вряд ли тебе хотелось бы сделать это здесь. Подумай об этом.

И очередной караван двинулся дальше. А слова доброго странника всё стояли у меня в ушах.

– И вправду, – подумал я, – почему я не могу устремиться к смерти лучшей, чем мне уготована здесь, в тоске и одиночестве? Разве только Господь предопределил мне её…

Кончиками пальцев притронувшись к деньгам, я оценил их достоинство. Это были одна золотая и две серебряных монеты. Мне не хватало восьми золотых и трёх серебряных монет. К тому времени я находился здесь уже около двух лет. Сделав в уме нехитрые арифметические вычисления, я понял, что ранее ближайших шестнадцати лет покинуть это место мне не удастся. Но всё равно это была надежда!

С этого момента жизнь моя снова обрела смысл. Я с радостью встречал усталые караваны, снабжал их водой, неутомимо очищая её, и как мог скрашивал вечера путешественников разговорами. Дни мало отличались один от другого. Мир, скрыв от меня свои краски, растворился во времени, которое я тоже, кажется, перестал ощущать, лишь изредка спрашивая у зашедших странников, какой сейчас год.

Так прошло двадцать лет.

– Как двадцать лет? – удивился гость, до той поры молчавший. – Ты же говорил, что начал своё путешествие совсем молодым человеком!

– Да, мне было двадцать пять лет. Но, наверное, солнце и горести так иссушили моё тело, что выгляжу я гораздо старше?