О знаменитых иноземных полководцах - [43]

16. Я не могу привести лучшего доказательства его высоких человеческих качеств, чем сославшись на то, что в юности он был милее всех старому Сулле, в старости — молодому М. Бруту, а со сверстниками своими Кв. Гортензием и М. Цицероном прожил так, что трудно было бы рассудить, с каким возрастом ладил он лучше всего. Впрочем, особенно любил его Цицерон, которому даже брат Квинт не был дороже и ближе Аттика. Об этом свидетельствуют не только изданные книги Цицерона, где он сам признается в этом, но и 16 томов писем к Аттику, написанных в период от консульства Цицерона до его последних лет. Кто их прочтет, тому не понадобится историческое повествование о тех временах[295]. В них так подробно описаны политические страсти вождей, развращенность военачальников и перемены, происходившие в государстве, что все становится ясным. По ним легко можно понять, что мудрость есть некое божественное откровение, ибо Цицерон предсказал не только то, что случилось при его жизни, но пророчески предугадал и то, что происходит сейчас.

17. Нужно ли много говорить о семейных добродетелях Аттика, если я сам слышал на похоронах его матери, умершей в 90-летнем возрасте, когда ему самому было 67 лет, как он с гордостью говорил, что ни разу не был с нею в размолвке и никогда не ссорился с сестрою, приходившейся ему почти ровесницей. Это значит, что либо между ними не было никаких обид, либо он очень снисходительно относился к своим близким, почитая за грех сердиться на тех, кого положено любить. Такое поведение его основывалось не только на характере, от которого все мы зависим, но и на убеждении. Ибо, знакомясь с учениями великих философов, он усваивал их не тщеславия ради, но для того, чтобы следовать им в жизни[296].

18. Кроме того, он рьяно подражал нравам предков и был любителем старины, которую он тщательно изучил и описал в книге, посвященной порядку магистратур. Нет такого закона, или мирного договора, или войны, или славного подвига римского народа, которые бы не отмечались здесь в свой срок. В конце книги он поместил семейные родословия, требующие большого труда и позволяющие нам познакомиться с происхождением знаменитых мужей. Та же тема разработана им отдельно в других книгах, где по просьбе М. Брута перечислены все члены семейства Юниев от его начала до последних лет и отмечено по порядку, кто от кого родился, когда и какие магистратуры занимал. Точно так же по желанию Клавдия Марцелла представлена в них родословная Марцеллов, а по просьбе Корнелия Сципиона и Фабия Максима — генеалогия Фабиев и Эмилиев. Нет чтения более приятного для тех, кто увлекается изучением великих людей. Занимался он немного и поэзией — пожалуй, лишь для того, чтобы вкусить прелести стихотворства. Так, например, он воспевал в стихах граждан, превзошедших всех прочих римлян величием своих подвигов или высокими званиями, излагая под изображением каждого все их деяния и должности в 4–5 строках[297]. И еще у него есть одна книга о консульстве Цицерона, написанная по-гречески.

19. Рассказ мой, доведенный до этого места, был обнародован при жизни Аттика. А теперь, пережив его по воле рока, продолжу повествование дальше[298] и наглядными примерами постараюсь, по мере сил, убедить читателей, что именно нрав человека, как было замечено выше, определяет его судьбу. Так, например, мой герой, удовлетворявшийся званием всадника, в котором он родился, сделался родственником императора, сына Божественного, дружбу которого он приобрел еще до этого ничем иным, как своим утонченным образом жизни, завоевавшим ему ранее симпатии других столпов государства — не менее достойных, но менее удачливых, чем Цезарь. Ведь последнему выпало на долю такое счастье, словно судьба вручила ему все, отнятое сначала у других, одарив его тем, чего до сих пор не мог добиться ни один римский гражданин. Итак, у Аттика родилась внучка от Агриппы, за которого он выдал свою дочь-девицу. Этого едва годовалого ребенка Цезарь обручил с Тиб. Клавдием Нероном, сыном Друзиллы, своим пасынком. Такого рода союз упрочил их дружбу и сделал ее более тесной[299].

20. Впрочем, и до этой помолвки Цезарь, находясь вне Рима и отправляя письма кому-нибудь из близких, никогда не оставлял без весточки Аттика, сообщая ему о своих занятиях, о прочитанных интересных книгах, о том, где и сколько времени он пробудет; мало того, даже когда он был в городе, но из-за нескончаемых дел не мог наслаждаться обществом Аттика столько, сколько ему хотелось, ни один день не проходил впустую без того, чтобы он не написал ему, то задавая какой-либо вопрос из истории, то ставя перед ним какую-нибудь поэтическую задачу и тут же шутливо выманивая его обстоятельные ответы. Благодаря этой переписке Цезарь по совету Аттика распорядился восстановить храм Юпитера Феретрийского на Капитолии, основанный Ромулом, который вследствие ветхости и запустения медленно разрушался под дырявой крышей. Не менее усердно снабжал Аттика письмами при разлуке и М. Антоний, постоянно славший ему вести о своих делах и заботах из самых отдаленных стран. Оценить это обстоятельство по заслугам может лишь тот, кто способен понять, сколько ума требуется для того, чтобы поддерживать добрые отношения с людьми, разделенными на самом высоком поприще не просто соперничеством, но той ожесточенной распрей, которая неизбежно должна была возникнуть между Цезарем и Антонием, поскольку, каждый из них стремился первенствовать не только в Риме, но и во всем мире