О знаменитых иноземных полководцах - [42]

12. Этими достоинствами своими он заслужил то, что М. Випсаний Агриппа, ближайший друг молодого Цезаря, имевший возможность заключить любой брак благодаря своему влиянию и цезареву могуществу, загорелся желанием породниться с Аттиком и предпочел дочь римского всадника более знатным невестам. Устроил эту свадьбу триумвир М. Антоний, глава государства[292]. Используя влияние этого человека, Аттик мог бы увеличить свое состояние, но страсть к деньгам была ему совершенно чужда, и он обращался к Антонию лишь для того, чтобы просить за своих друзей, которым угрожали беды или убытки. Особенно все это проявилось во времена проскрипций. Например, однажды триумвиры, по заведенному тогда порядку, конфисковали имущество римского всадника Л. Сауфея, сверстника Аттика, который из любви к философии жил в Афинах, но обладал богатыми поместьями в Италии. Благодаря настойчивым хлопотам Аттика вышло так, что Сауфей одновременно получил известия и о потере, и о возвращении своего имущества. Подобным же образом во время избиения всадников спас он Л. Юлия Калида, которого заочно внес в проскрипционный список П. Волумний, командир антониева саперного отряда, прельстившийся его огромными африканскими поместьями; о Калиде я осмеливаюсь с уверенностью утверждать, что после смерти Лукреция и Катулла это был первый поэт нашего времени и к тому же — благородный и прекрасно образованный человек. Трудно теперь судить, чего больше — славы или труда — приносили Аттику эти хлопоты, ибо известно, когда дорогие ему люди попадали в беду, то о далеких друзьях он заботился не меньше, чем о тех, кто был рядом.

13. Домохозяином этот человек был не менее хорошим, чем гражданином. Несмотря на богатство, покупал и строил он весьма умеренно, а жил при этом великолепно, имея все лучшее. Так, на Квиринале был у него Тамфилов дом[293], доставшийся ему по наследству от дядюшки. Привлекательность его заключалась не в строении, а в парке. Само же здание, возведенное в древние времена, было скорее своеобразно, чем роскошно, и он ничего в нем не переменил, кроме того, что пришлось обновить по ветхости. Челядь у него была с точки зрения прока от нее — превосходная, а если судить по внешнему виду — едва посредственная. В нее входили высокообразованные рабы — чтецы и переписчики и даже слуги, сопровождавшие его на улице, все прекрасно умели читать и писать[294]. Равным образом замечательными умельцами были и другие мастера, обслуживавшие домашние нужды, причем среди них не было ни одного купленного раба, но только рожденные и воспитанные в доме, что свидетельствует не только о бережливости, но и о рачительности хозяина. Ведь бережливым почитается тот, кто не проявляет чрезмерной алчности к вещам, свойственной столь многим людям, а умение наживать добро скорее усердием, чем деньгами, присуще лишь весьма рачительным людям. Был он изящен без пышности, блистателен без расточительности, стремился к опрятности, а не к роскоши. Домашняя утварь его была немногочисленна и скромна, так что не казалась ни бедной, ни богатой. Не премину упомянуть также об одном обстоятельстве, хотя некоторым читателям оно покажется, наверно, незначительным: несмотря на то что он был видным римским всадником и довольно щедро приглашал к себе в гости представителей разных сословий, по расчетной книге его я знаю, что на месячные расходы он определял обычно не более 3 тыс. сестерциев. И утверждаю я это не по слухам, но по личному опыту, ибо, как друг, часто бывал причастен к его домашним заботам.

14. За трапезой его никто не слыхивал иного увеселения, кроме голоса чтеца, который кажется мне самым приятным развлечением. Ни одно застолье его не обходилось без какого-нибудь чтения, так что сотрапезники наслаждались и душой, и телом; а приглашал он тех гостей, чьи вкусы совпадали с его собственными.

Ничего не изменил он в своих ежедневных привычках и образе жизни и тогда, когда состояние его значительно увеличилось. Не слишком блистая при 2 млн. сестерциев, полученных от отца, не стал он роскошествовать сверх обыкновения и при 10 млн., придерживаясь в обоих случаях одного потолка. Не заводил он ни садов, ни пригородных дач, ни дорогих приморских вилл, имея в Италии всего две сельские усадьбы — Арретинскую и Номентанскую. Весь его денежный доход поступал от владений в Эпире и Риме. Отсюда видно, что деньги он тратил, как правило, не столько широко, сколько разумно.

15. Он никогда не лгал и не переносил лжи. Вообще любезность его не лишена была строгости, а суровость — снисходительности, так что трудно было понять, любят ли его друзья или, скорее, уважают. На просьбы отвечал он осторожно, полагая, что не щедрый, а легкомысленный обещает то, что не может исполнить. Дав же согласие, так старательно его соблюдал, словно занимался не чужим делом, а своим собственным. Взятыми на себя поручениями он не тяготился, связывая с ними свою добрую славу, которая была ему всего дороже. Вот почему занимался он делами и обоих Цицеронов, и Катона, и Кв. Гортензия, и Авла Торквата, а также многих римских всадников. Отсюда понятно, что государственных дел он избегал не по лености, но по убеждению.