О "Замке Отранто" Уолпола - [4]

«Всем небылицам верил свято».

Как трудно было соорудить столь изящную и стройную постройку, лучше всего можно оценить, сравнив «Замок Отранто» с менее успешными опытами позднейших сочинителей, в чьих произведениях, несмотря на все их усилия усвоить манеру старинного рыцарского романа, то и дело наталкиваешься на явные несуразности, тотчас вызывающие мысль о дешевом маскараде, на котором вся пестрая гурьба ряженых — призраков, странствующих рыцарей, волшебников и юных красавиц — щеголяет в платьях, взятых напрокат в костюмерной на Тэвисток-стрит.

В одном важном пункте наиболее значительные из последователей м-ра Уолпола отступили от его системы.

Романтические истории бывают двух родов: одни — сами по себе вероятные, то есть воспринимаемые как правдоподобные во все века; другие — невероятные на взгляд более просвещенных эпох, но созвучные верованиям отдаленных времен. Сюжет «Замка Отранто» принадлежит ко второй группе. Миссис Рэдклифф, чье имя должно произносить с уважением, обычно воздаваемым таланту, постаралась осуществить компромисс между этими двумя различными типами повествования, объясняя в последних главах своих романов все чудеса естественными причинами. Против такого усовершенствования готического романа можно выставить столько возражений, что мы лично склонны предпочесть, как более простую и впечатляющую, повествовательную манеру Уолпола, который рассказывает о сверхъестественных событиях с точки зрения людей одиннадцатого или двенадцатого столетия, охотно веривших в чудеса. Во-первых, читатель негодует, узнав, что его обманом заставили пережить ужасы, которые, как обнаруживается в конце концов, объясняются наипростейшим образом; перечитывать книгу ему уже решительно неинтересно, поскольку при первом чтении он был на последних страницах допущен за кулисы. Во-вторых, забота о том, чтобы снять с нашей души бремя якобы мистического ужаса, столь же излишня в откровенно вымышленном сочинении, как и предусмотрительность благоразумного Основы, предлагавшего, чтобы из-под маски льва высовывалось лицо исполнителя этой роли, оповещая зрителей, что перед ними человек, подобный всем прочим людям, не кто иной, как милейший столяр Снаг.{4} Наконец, заменители сверхъестественного нередко так же неправдоподобны, как и те механизмы, которые они призваны объяснить и заместить. Когда от читателя требуется, чтобы он допустил возможность сверхъестественного вмешательства, он прекрасно понимает, чего от него хотят, и если он благорасположен к автору, то настраивается на такой лад, чтобы на время чтения поддаться обману, затеянному для его развлечения, принимая те предпосылки, на коих основывается фабула.{5} Но если автор добровольно налагает на себя обязанность объяснять все вводимые им чудесные происшествия, у нас появляется желание потребовать, чтобы объяснение было естественным, простым, остроумным и исчерпывающим. Каждый, кто читывал подобные произведения, не может не вспомнить примеров, когда объяснение таинственных обстоятельств оказывалось по крайней мере настолько же, если не более, неправдоподобным, как и в том случае, если бы они были отнесены за счет потусторонних сил. Ведь самые заядлые скептики должны признать, что вмешательство этих сил выглядит более правдоподобным, нежели натянутые объяснения загадочных явлений какими-то совершенно несообразными причинами.

Но нет нужды распространяться далее по этому частному вопросу, который возник здесь лишь в силу необходимости снять с нашего автора обвинение в грубом использовании театральных эффектов, какого не требовал характер его повести. Смелое утверждение реального бытия привидений и призраков, на наш взгляд, более естественно гармонирует с феодальными обычаями и нравами и производит более сильное впечатление на читателя, нежели любая попытка примирить средневековые суеверия с философским скептицизмом нашей эпохи, относя все чудеса на счет гремучих смесей, комбинированных зеркал, волшебных фонарей, люков, рупоров и тому подобной аппаратуры немецких фантасмагорий.

Нельзя, впрочем, отрицать, что характер сверхъестественных «механизмов» в «Замке Отранто» может вызвать некоторые возражения. Эти «механизмы» приводятся в движение и вмешиваются в ход событий, пожалуй, слишком часто и оказывают такое настойчивое, непрерывное давление на чувства читателя, что, того и гляди, могут ослабить упругость пружины, на которую они должны воздействовать. Внутренние возможности симпатического отклика на рассказ о чудесах у читателя нового времени существенно понижены современными привычками и воспитанием. Наши предки могли без устали испытывать изумление и потрясение, пробираясь сквозь сюжетные хитросплетения бесконечного стихотворного романа о некоем волшебном царстве, сочинителем которого, по-видимому, был

Поэт, что сомневаться не умел,

И верил в чудеса, о коих пел.

Но у нас иные привычки, чувства и верования, и преходящее, хотя и яркое впечатление, — это все, к чему сводится воздействие волшебной сказки на ум нашего современника, даже если он наделен весьма живым воображением. Громоздя чудеса на чудеса, м-р Уолпол рискует вызвать самый нежелательный для него результат — пробудить la raison froide,