О заблуждениях и истине - [62]

Чтобы решить сей вопрос, стоит только посмотреть на человека. Жизнь его не есть ли цепь непрерывных зависимостей? Самое деяние вступления его в телесную жизнь не являет ли уже знаков подвластности его, к коей осужден он на все время живота? В рождении его не нужно ли действие внешней причины, дабы зародыша его оплодотворить и возбудить в нем противодействие, без которого он не жил бы? А сие не есть ли то уничижительное подвластие, которое обще ему со всеми существами Натуры?

Как скоро явился он на свет, сия зависимость бывает еще ощутительнее; потому что глаза телесные человеков суть уже свидетели ее. Тогда в совершенном его бессилии и немощи, подлинно позорной, потребна ему помощь существ его рода и бесчисленные их попечения, дабы не умереть, доколе, достигнув возраста могущего обойтись без них, относительно к нуждам тела, Придет в себя и начнет пользоваться всеми преимуществами и силами своего телесного существа.

Но так устроено естество человека и так расположила Мудрость бдящего над ним Ока, что прежде, нежели достигнет он сего предела независимости телесной. Ощущает иного рода нужду, которая еще теснее связует его с десницею, подкреплявшею младенчество его; нужду, говорю, разумного существа его, которое, начиная чувствовать свое лишение, волнуется и пускается слепо на все, что может возвратить ему спокойствие.

В слабом сем возрасте естественно обращает он свое внимание на все окружающее, а паче на тех, котроые, вспомоществуя ему ежедневно в телесных нуждах, по праву кажется должны быть первыми блюстителями доверенности его. У них при каждом шаге просит он познания о самом себе, и от них только в самом деле и должен оного ожидать; ибо их дело есть направлять его, подкреплять, Просвещать, сколько позволяет возраст, вооружать противу Заблуждения и приуготовлять ко брани; словом, их долг есть делать над разумным существом его то, что делали они над телом его, когда ощущал он болезни, не будучи в силах ни сносить, Ниже избавить себя от них. Вот без сомнения истинный источник общежития людей, и вот притом картина, могущая показать человеку, какая есть главная должность его, когда он становится Отцем!

Для чего в скотах не находим ничего сему подобного? Для того, что по естеству их не свойственны им таковые нужды; для того, что скот, управляем будучи Чувственным, когда сия нужда не побуждает его, то он ничего более не знает; для того, что потребности тела суть мера всех его способностей; а как скоро сии потребности удовлетворены, то нет у него ни чувствительности, ниже желания; и потому-то нет у него общественного союза.

Да не приведут мне в пример привязанность скотов к своим ли подобным, или к человеку; мы говорим здесь о естественном токмо течении и побуждениях существ; а все, какие могут быть представлены, примеры суть конечно плод навыка, который, как инде мы сказали, может приличествовать и находиться в скоте, как в существе чувственном.

Равно не могут здесь приведены быть в довод те сонмищи Животных, которые живут и странствуют вместе на земле, или в воде, или в воздухе; их совокупляет частная каждого нужда чувственная; но истинной привязанности друг к другу столь мало в них, что одно из них может погибнуть и отстать, а прочие того и не приметят.

И так из примечаний сих о первых летах нашего вещественного бытия видим, что человек не с тем рожден, чтобы жить отделенну от прочих. Видим, Что, когда и телесная его зависимость исполнилась, остается он еще привязан несравненно крепчайшим узлом, понеже оный относится к его собственному существу; видим, говорю, что ради нужд, неотлучных от настоящего его состояния, будет он всегда искать сообщества подобных себе; и ежели б они никогда не обманывали его, или ежели сам уже не развратился, не подумал бы удаляться от них, хотя телу его и не нужна уже помощь их.

Следственно, Суетно искан был источник общественности в единых чувственных нуждах и в сем сильном средстве, которым Натура привлекает человека к Существам своего рода ради произведения их; ибо, поелику в сем подобен он скоту, а скот не живет в общественном состоянии: то единое сие средство было бы недостаточно к установлению человеческого общества. Для сего я и говорю токмо о способностях его тех токмо, которыми он отличается, и котроые побуждают его иметь с подобными своими сообщение нравственных дел, откуда надлежит проистекать всякому праведному составлению общества.

Когда в совершеннейшем возрасте человека разумные способности начинают возвышать его над всем видимым, и когда узрит он некоторую светлость в темноте, объемлющей нас; тогда для него рождается новый порядок вещей; не токмо все тогда требует его участвования, но еще сколько сие участие долженствует возрастать для тех, которые дали ему вкусить счастие быть человеком, Равно как и для тех, котроым он в свое время может дать вкусить оное?

Чем далее шествует он в попроище жизни, тем более общественный сей союз укрепляется распространением намерений его и мыслей; наконец при приближении старости, когда силы его начнут изменяться, он вступает телом в прежнее немощное состояние, которое было спутником младенчества его, вторично учиняется предметом сожаления других человеков, и возращается паки в зависимость, пока общий всем телам Закон исполнится и над его телом, и скончает течение его. Каких более требовать доводов, что человек не назначен проводить жизнь один и без всякого общественного союза?