О юморе в комедии - [3]

Сэр Джон Доу из той же пьесы является персонажем нарочито аффектированным. Он всюду изображает себя необыкновенно ученым, хотя не только сам, но и зрители прекрасно понимают, что он невежда. К той же категории относятся такие персонажи, как Фрасон в "Евнухе" Теренция и Пиргополиник в "Хвастливом воине" Плавта. Они выступают в обличье храбреца, хотя и сами они и зрители знают, что это совсем не так. Подобная похвальба своей доблестью в человеке действительно доблестном явилась бы чертой, относящейся к юмору, ибо некоторая пылкость темперамента может довести человека до тех крайностей, которые лишь аффектируются упомянутым мною персонажем.

Коб в комедии "Каждый в своем нраве" и большая часть второстепенных персонажей в "Варфоломеевской ярмарке" {6} обнаруживают лишь особенности в повадке, соответствующие воспитанию и профессии изображаемых лиц. В данном случае это не юмор, а привычная манера, усвоенная благодаря обычной жизненной практике. К такого рода персонажам относятся всевозможные деревенские шуты, матросы, торговцы, жокеи, игроки и т. п., которые постоянно употребляют жаргоны или диалекты своего ремесла и профессии. Создавать подобные персонажи можно чуть ли не по определенному рецепту: от автора требуется только одно - набрать несколько подходящих фраз и терминов данной профессии и заставить своих персонажей употреблять их в качестве нелепых метафор в своих разговорах с различными другими персонажами. В ряде новых пьес такого рода персонажи выводились достаточно успешно, но, по-моему, для этого не потребовалось большого труда и таланта: здесь нужна хорошая память и поверхностная наблюдательность. Но подлинный юмор человека нельзя показать в комедии без глубокого проникновения в самое нутро человека, без старательного исследования тех корней, которые его породили.

Если бы я сейчас писал для широкой публики, то мне пришлось бы прибегнуть к более пространному рассуждению по поводу всех этих различий с большим количеством убедительных примеров, ибо я уверен, что без этого они не будут в достаточной мере поняты широкой публикой. Но для того, чтобы мои взгляды на этот счет смогли уразуметь вы, достаточно намека: и я надеюсь, что сейчас вы уже согласны со мной в том, что юмор это не острословие, не дурашливость, не какое-либо физическое или духовное уродство, не аффектация и не своеобразная повадка, но что все это понималось и определялось как юмор.

Мне не хотелось бы пускаться даже в простое описание того, чем является юмор и тем более давать ему точное определение, но раз уж я этим занялся, скажу вам, что для меня заменяет и описание и определение. Я считаю, что под юмором следует понимать {7} некую особую и в каждом данном случае неизбежную манеру вести себя и говорить что-либо, свойственную какому-либо одному человеку, естественно присущую ему и отличающую его поведение и речь от поведения и речи других людей.

Юмор так же соотносится с нами и со всем, что от нас исходит, как феномены соотносятся с существом, - это своего рода цвет, запах, вкус, которыми пропитаны мы и все, что мы делаем и говорим. Деяния наши не столь уж многочисленны и многообразны, все они - ветви одного дерева и по природе своей имеют единый характер. Единству этому можно искусным образом придавать кажущееся многообразие, но изменить суть дела нам не дано: можно различно окрашивать ядро, но немыслимо его изменить. Так, естественное звучание одного инструмента отличается от звучания другого, хотя сами звучащие ноты единообразны. Стараясь скрыть истинную сущность, мы можем постепенно достичь в этом успеха, но никогда не сумеем превратиться в то, чем не являемся: такие попытки всегда будут в известной мере насилием над естеством.

Человек может изменить свои взгляды, но я полагаю, что ему было бы весьма затруднительно расстаться со своим юмором. И ничто так не раздражает, как сознание, что ты бессилен что-либо изменить в этом отношении. Иногда приходится встречаться с людьми, которые может быть и вполне невинно задают вопрос в высшей степени бесцеремонный: "Почему вы так невеселы? Почему не оживлены, не приятны в обществе, не любезны?" Вместо ответа я спросил бы со своей стороны: "Почему вы не красивы? Почему не черноглазы и не сложены получше?" Природа не терпит насилия.

Оба знаменитых философа из Эфеса и Абдеры {8} и посейчас имеют своих сторонников. Одна и та же вещь у одних вызывает слезы, у других - смех. Я не сомневаюсь, что вы замечали, как некоторые люди смеются, когда они сердиты, другие молчат, третьи громко выражают свои чувства. Тем не менее я не считаю, что сам гнев здесь в большей или меньшей степени различен у этих трех людей, но думаю, что главную роль играет в данном случае юмор, который и заставляет их выражать свое чувство тем или иным образом. Столь же разнообразны и выражения удовлетворения чем-нибудь. Одного человека свойственный ему юмор побуждает уединиться, когда что-либо доставило ему неожиданное удовольствие: он радуется в одиночестве и даже считает особым наслаждением делать из своей радости тайну. Другой словно поджаривается на угольях, пока не получает возможности сообщить о своей радости всему свету: для полноты блаженства ему нужно, чтобы и другие были осведомлены о его счастье. Сходные результаты мы наблюдаем, когда человек охвачен горем или какой-нибудь иной страстью. Бесконечно разнообразны проявления любви и воздействия этого чувства на различные юморы. Но тут лучшими судьями являются дамы, имеющие много поклонников. Раз уж речь зашла о дамах, думается, можно сделать кое-какие наблюдения над юмором и у прекрасного пола, поскольку они бывают так любезны, что поставляют персонажей для комедии. Должен признаться, что ни разу еще мне не приходилось замечать в женщинах то, что я считаю подлинным юмором. Может быть, страсти настолько владеют лицами этого пола, что не дают развиваться их юмору. А может быть, из-за природной холодности дам юмор не достигает у них той степени экстравагантности, какая бывает свойственна мужчинам. Ибо если в женщине что-либо и может показаться комичным или смехотворным, то это не более, чем какая-нибудь внезапная блажь или аффектация. Мы называем женщин слабым полом, но думаю, что истинная причина здесь та, что наши безумства куда сильнее, а прегрешения - значительнее.