О языке Древней Руси - [23]

, здравствуи, младенецъ, напраздно, облакъ, отвержетъся, понравити ся, похранить, праздникъ, праздность, пребывать, предавать, прежде, премудрость, проклажаться («прохлаждаться»), разбоиникъ, разуменъ, сладокъ, сласти, смиренномудрие, согласовать, сотворить, среда, средний, странна («страна»), товарищь, умрети, хранить.

Новый приток славянизмов в литературу в XV—XVII вв., связанный со вторым южнославянским влиянием, отразился, несомненно, и на живой речи. Обучение грамоте велось по «исправленным» церковным книгам, многое из них выучивалось наизусть и оставалось в устной речи. Так следует объяснить уже известное нам распространение в XV—XVII вв. произношение жд вместо ж, начальных е, ю вместо о, у в словах типа Рождество, заблуждаться, рассуждать, понуждать, надежда, одежда, Елена, юноша, юг и т. п. В некоторых словах книжного происхождения устанавливается произношение фрикативного г (см. стр. 73): господи, благо, благословить, благодать, благодарить, богатый и другие, что было связано, возможно, с литературной деятельностью в Москве в XVII в. украинских и белорусских книжников (Симеона Полоцкого, Епифания Славинецкого и др.).

Славянизмы, конечно, попадали прежде всего в речь тех людей, которые получили книжное образование. Речь священника или князя, очевидно, отличалась в этом отношении от речи представителя городских низов, а речь последнего в свою очередь — от речи крестьянина. Так, исследования показали, что в речи высших слоев киевского общества было больше славянизмов, нежели в речи низших слоев (24). В некоторых случаях, возможно, летописец сознательно стремился показать различия в речах представителей разных социальных слоев общества. Описывая людей, угоняемых в 1093 г. половцами в плен, летописец пишет: «нази ходяще и боси ногы имуще сбодены тернье(҃м): со слезами отвѣщеваху другъ къ другу г҃люще. азъ бѣхъ сего города. и други. а язъ сея вси [голые шли и босые, с ногами, израненными тернием, со слезами отвечали друг другу, говоря: «Я — из этого города», а другой — «Я из этого села»]» («Повесть временных лет»). Может быть, не случайно в речи горожанина летописец употребил старославянское местоимение азъ, а в речи сельского жителя — народно-разговорное язъ (изменившееся впоследствии в я).

Социальные и культурные различия между людьми отразились и на устной речи периода Московской Руси. Памятники сохранили для нас диалоги и монологи на книжные темы, позволяющие судить о беседах книжно образованных людей. В их речи сравнительно много славянизмов. Вот отрывки из полемического произведения «Прения с греками о вере» (XVII в.), написанного Арсением Сухановым: «И Кирил де, то свѣдав, укрывался в дальних словянах, что нынѣ живутъ под цесарем, и там де преставился»; «престани от помышления своего [т. е. оставь свою мысль], еже носити тебѣ на главѣ своей бѣлый клобук».

Говоря о существовании у русских двух языков — «славянского» (т. е. церковнославянского) и русского, Генрих Вильгельм Лудольф сообщал в «Русской грамматике»: «Чем более ученым кто-нибудь хочет казаться, тем больше примешивает он славянских выражений к своей речи или в своих писаниях, хотя некоторые и посмеиваются над теми, кто злоупотребляет славянским языком в обычной речи» (30, стр. 113). Сам Лудольф дал примеры рассуждений на религиозные темы, довольно богатых славянизмами, но имеющих и разговорные элементы. Надо полагать, что в XVII в. можно было слышать, например, такие монологи: «Спаситель скажетъ: аще кто хощетъ по мнѣ ити да отвержетъ ся себе. Что то, отвержетъ ся себе? Отложить плотские похоти и мирскую любовь, и только попечися о богоугодномъ житии, си речъ: что бы мы по примеру Спасителя нашево всегда жили, въ смиренномудрии въ любви, и въ чистотѣ [Спаситель говорит: «Тот, кто хочет идти за мной, пусть отречется от себя». Что это значит — «отречется от себя»? Оставит плотские похоти и мирскую любовь и будет заботиться только о богоугодной жизни, т. е. чтобы мы всегда жили по примеру спасителя нашего, в смирении, мудрости, в любви и в чистоте]». Перед нами разъяснение «своими словами» евангельской заповеди. Естественно, что такая тема не могла быть выражена без элементов церковнославянского языка (аще, хощетъ, отвержетъ ся, богоугодный, житие, смиренномудрие). И, однако, мы имеем дело здесь, по-видимому, с реальной, живой «церковно-бытовой» речью, а не с церковнославянским языком. Об этом говорит и сравнительно простой синтаксис высказывания, и элементы живой речи: сказати, чтобы, нашево.

Известный советский языковед Б. А. Ларин, издавший «Грамматику» Лудольфа, показал, что Лудольф записал образцы речи разных слоев русского общества XVII в. Так, по мнению Б. А. Ларина, в «высших и наиболее просвещенных кругах московского населения» усвоил Лудольф такие фразы, как «напразно попечетъ ся, как Вышнои не благословитъ»; «кажетъ ся мнѣ, что онъ не учонъ»; «по моему мнѣнию то болново ослабляетъ»; «скажутъ, что пригожие женщини во францускои землѣ»; «то великое утешение мнѣ было о чужихъ земляхъ бесѣдовать»; на среду высшего и среднего купечества и тогдашней «технической интеллигенции» — крупнейших мастеров, специалистов указывают такие, например, фразы: «по тои ценѣ продаватъ не могу»; «много я издержалъ на етую работу, а жаль мнѣ, что деньги не въ мошнѣ держалъ»; «то ихъ убычеи (т. е. обычай), что лутче ты платишъ, то хуже служаютъ»; от дворовых слуг были записаны такие фразы: «ты меня здвора (т. е. со двора) послалъ, не могу два дѣла въдругъ зделатъ»: «я бежалъ будъто бешенна собака», «въ передъ ленивъ не буду» (30, стр. 36—38).