О языке Древней Руси - [18]

Однако начиная со второй половины XVI в. сфера употребления церковнославянского языка постепенно сужается. В демократических низах общества все шире распространяется литература на древнерусском языке. Развивается и обогащается деловая речь. Все более светскими становятся образование и наука. Существенные сдвиги в общественной жизни, происшедшие на рубеже средневековья и нового времени, вызвали серьезные изменения и в языке. Начинают вырабатываться нормы единого национального языка, в формировании которого церковно-славянский язык сыграл огромную роль. Церковнославянские элементы, особенно лексические и синтаксические, вошли в состав русского национального литературного языка. Однако церковнославянское наследие было использовано далеко не в полном объеме: даже в наиболее книжных стилях не были использованы устаревшие и малоупотребительные славянизмы. Зато закрепились такие элементы речи, которых, как писал М. В. Ломоносов, «нет в остатках славенского языка, то есть в церковных книгах, например: говорю, ручей, которой, пока, лишь» (34, стр. 17). Несмотря на то что новые произведения и новые списки на церковнославянском языке появлялись в течение XVII, XVIII и даже в начале XIX в., его употребление все больше ограничивается. Он превращается в церковный язык.

2. ДРЕВНЕРУССКИЙ ЯЗЫК

Древнерусским языком называют язык восточных славян, выделившихся из общеславянского единства в VII—VIII вв. н. э. и существовавших как единая народность до XIII—XIV вв. Затем древнерусская народность постепенно разделилась на три народности — русскую (великорусскую), украинскую и белорусскую. Язык образовавшейся русской народности также называют древнерусским языком. Таким образом, этот термин применяется к языку, существовавшему в течение почти целого тысячелетия (с VII—VIII вв. до XVII в.) и претерпевшему за этот период существенные изменения. Язык восточных славян, существовавший до их разделения на три народности, называют также восточнославянским (или общевосточнославянским).

В данной главе мы расскажем об основных явлениях, свойственных древнерусскому языку в его устной и письменной форме, и об изменениях, которые он претерпел на протяжении своей многовековой истории. При этом мы рассмотрим и взаимодействие древнерусского языка с церковнославянским языком.

Устная речь Древней Руси

У читателя естественно возникает вопрос: можно ли вообще судить об устной речи, которая звучала, скажем, 700—900 лет назад? Конечно, о том, как говорил человек Древней Руси, мы знаем значительно меньше, чем о том, как он писал: ведь сохранилось очень много письменных памятников. Но в этих памятниках нашла отражение (иногда очень опосредствованное) и устная речь. Лингвисты стремятся вскрыть, реконструировать эту устную речь, скрытую за письменным текстом. Эта реконструкция осложняется тем, что между письменной и устной речью существовали (и сейчас существуют) значительные различия.

Орфография, как известно, часто далеко не полностью отражает то, что реально произносится. В настоящее время мы пишем, например, вода, пруд, а произносим вада, прут и т. п. Расхождения между письмом и устной речью существовали и в древнерусскую эпоху. На эти расхождения обратил внимание Г. В. Лудольф. Он писал в своей «Русской грамматике»: «... Большинство русских, чтобы не казаться неучами, пишут слова не так, как произносят, а так, как они должны писаться по правилам славянской грамматики, например, пишут сегодня, а произносят севодни» (30, стр. 114).

Речь книжная и речь разговорная

Дело, однако, не только в условности, традиционности орфографии. Разговорная речь отличается от книжной и по составу употребляемых слов и грамматических форм, по построению предложения. Об одном и том же часто пишут и говорят по-разному. В современной научной работе, например, напишут: «Этот вопрос нуждается в серьезном дополнительном изучении», а в беседе о том же самом скажут так: «Об этом надо еще хорошенько подумать». Вторая фраза так же неуместна в научной работе, как первая — в беседе.

Приведем похожие примеры из древней письменности. Многие жития святых отличались книжностью, возвышенностью языка. Однако наряду с этими житиями, сохранившимися, как правило, в сборниках церковного содержания, существовали более «простые» описания жизни тех же святых, сохранившиеся в летописи. Сопоставление этих жизнеописаний зачастую очень показательно. В «Житии Феодосия Печерского», дошедшем до нас в составе «Успенского сборника» (XII в.), а также в «Киево-Печерском патерике»[10] (XIII в.), предсмертная воля Феодосия выражена в таком литературно обработанном монологе: «и о семьже молю вы и заклинаю, да въ неи же есмь одежи нынѣ вѣ тои да положите мя тако въ пещерѣ идеже постьныя дни прѣбываахъ. ни же омываите убогаго моего тѣла [вот о чем я прошу вас и заклинаю; в той же самой одежде, которая на мне сейчас, положите меня в пещере, где я пребывал в дни поста; и не омывайте убогого моего тела...]». В летописи же (под 1074 г.) речь Феодосия более кратка и проста: «в ночь похороните тѣло мое».

Еще один аналогичный пример, на этот раз из более позднего памятника. В конце XV в. в Новгороде было создано «Житие Михаила Клопского». Язык этого жития, как и многих других памятников новгородской литературы, близок к живой речи. В XVI в. житие было существенно переделано, вернее, переписано по-церковнославянски боярином Василием Тучковым. Вот как выглядит в этих двух редакциях речь князя Дмитрия Юрьевича Шемяки.