О возможности жизни в космосе - [65]

— Теперь вы совсем загрустили.

Она остановилась и посмотрела на меня. Глаза женщины. Я хотел быть очень честным, но ничего не приходило на память. Я спросил:

— Как тебя зовут?

— К чему это?

— Скажи все-таки.

— Эстер.

— Это значит «звезда». На каком языке?

— Не знаю.

— Древне-еврейский. А…

— Что?

Я смутился. Конечно, нам известно, как кушать, спать, как ходить, как говорить. Это так прекрасно. Так эстетично. Кто поступает иначе, тот идет на распятие, на костер, в новейшее время — в крематорий.

Знакомая штука. Теперь она мне снова вспомнилась.

— Есть ли все-таки у каждого человека своя звезда? — мило спросила она, чтобы переменить тему.

— Не думаю. Но мы можем так думать.

— Давайте так думать.

И мы принялись думать. Посмотрели вверх. Август вполне подходящий период для наблюдений. Падали звезды. Эстер вскрикнула от восторга. Она уже не считала меня чужим. Я объяснил ей, что в августе часто бывают метеорные дожди, оттого и эти падающие звезды (50 шт. в час на га). Мне казалось, что она слушает меня с большим интересом, как и следует слушать молодого ученого.

— Теперь вы довольны? Я имею в виду сегодняшний вечер, — спросила вдруг Эстер.

2. Эстер

Энн уставился на меня с глупым видом, похоже, он не совсем понял, что я хотела сказать. Мы уже подошли к моему дому; я подумала, не пойти ли вкруговую через какой-нибудь двор, мне не хотелось, чтобы он что-нибудь узнал обо мне. Да, в поезде он мне по-своему даже понравился, я позволила ему проводить меня, ночь была такая красивая и теплая, вот и все. Все они одинаковые, может, один с более тонким обхождением, другой немного грубее — но как ему все это сказать? Как ему сказать, что наверху, в комнате меня ждет Велло? Темно, листва закрывает окна — может, Велло нас не заметит? Вероятнее всего, он спит. А этот парень… Не знаю — как будто хочется еще увидеть его, когда-нибудь потом, если…

— Мне пора идти, — сказала я.

— Да?

Недолгое молчание. Я поглядела в сторону. В каком-то окне погас свет. Затем он положил мне на плечи руки. Мне не хотелось целоваться, я оттолкнула его. К чему поцелуй? Он может показаться разрешением, сговором, обязательством, особенно в такую августовскую ночь, которая не допускает шуток, потому что в воздухе уже пахнет осенью, в садах светятся яблоки и душистый горошек, а на пляже скоро вытащат из воды на песок деревянных слонов.

— А я теперь знаю, где ты живешь, — усмехнулся он, не убирая рук.

— Ну и знай себе.

— Я приду и разыщу тебя.

— Не приходи. Мне надо заниматься.

Мой ответ был далеко не категоричен и не убедителен. Но я не стала вдаваться в подробности.

— Уходи, — сказала я довольно беспомощно.

Он долго глядел на меня. Потом вынул из-за пазухи записную книжку и карандаш и отошел к фонарю. Нацарапал там что-то и сунул бумажку мне в руку.

— Мой телефон.

— Оставь его себе.

— Ты понимаешь, что у меня есть телефон?

— Хватит шутить.

— Бери.

И он запихал бумажку мне в сумку. Какой самоуверенный жест! Или он думал, что я в бессонные ночи стану орошать этот листок слезами? Мы стояли почти вплотную друг к другу, и я поняла, что он, как капризный ребенок, не хочет уйти без поцелуя. Все его поведение говорило об этом.

— Иди, — повторила я. — Будь умницей.

Он не ответил.

— Пойми, мне нехорошо… Извини. — Такие слова иногда действуют, и я надеялась, что он достаточно умен, чтобы понять это. Ведь обычно они замечают только себя.

— До свидания, — прошептала я быстро и хотела уйти. Но его поцелуй все-таки попал мне в щеку. Это было бессмысленно. Обнимая меня, он спросил:

— У тебя есть… кто-нибудь?

Я не ответила.

Он убрал руки. Затем дверь с грохотом захлопнулась, и я оказалась на темной лестнице среди привычного запаха краски и затхлости.

Я включила свет. В списке жильцов нашла фамилию тети. На стенах были старые обои в голубых цветочках. Я почувствовала под рукой скользкие перила. Слева висел плакат: «Храните деньги в сберегательной кассе. На сбереженную сумму вы сможете приобрести ценные вещи!» Румяная блондинка смотрит в мою сторону и указывает на комнату, битком набитую роялями, телевизорами, фикусами и прочим барахлом. Я стала подниматься по лестнице. Ступеньки скрипели…

осенним вечером в прибрежных водах стоят проволочные клетки для птиц холодное серое небо я бегу босиком к берегу приближается шторм поднимается вверх птичья стая летит на море

…уже несколько месяцев я не могу избавиться от этого сна. Он вспоминается в самых разных местах. Вдруг. И тут же исчезает.

Я подошла к дверям своей квартиры, нашла в сумке ключ и тихо открыла замок. Велло был в постели, но не спал. Мне вдруг не понравилось, что он здесь живет, как будто мой муж. Но так оно было. Тетя ведь знала, что всегда, когда она уходит на работу, Велло остается. Но она ничего не говорила. Наверное, не придавала этому особого значения. Она уже старый человек и многое повидала. Да мы никогда и не были особенно близки. После маминой смерти она взяла меня к себе. Мне было тогда шестнадцать, и тетя не стала разыгрывать мачеху.

Я зажгла на кухне свет.

— Я ждал тебя. Даже хотел идти встречать, — улыбнулся Велло, приподнимаясь.

Я посмотрела на него, улыбавшегося мне в зеленоватом свете настольной лампы, и вдруг что-то закружилось у меня в голове. Это неопределенное чувство возникло уже внизу, на улице. Теперь я поняла, в чем дело. Меня раздражало внешнее сходство Велло и того другого парня. Оба брюнеты, крупные носы, карие глаза. И что-то общее в выражении лица.