О возможности жизни в космосе - [48]

Эта лавина приближалась медленно и уверенно. Мой взгляд скользнул по пустынному берегу, и тут я увидел солдат. Они стояли у пулеметов и ждали. Я побежал к ним. Офицер заметил меня. «Здесь запрещено находиться! Вон отсюда!» — заорал он.

— Что это? — закричал я в ответ. Офицер не слышал. Он приложил ладони ко рту и крикнул: «Огонь!». Затрещали пулеметы. Только сейчас я заметил, что они расставлены по всему пляжу.

Они стреляли, и казалось, что берег прошит огненными нитями. Пули разрывали воду, но гигантские шары были невредимы. Они все приближались. Наконец, один шар разлетелся на куски. Второй. Но подплывали новые. Стучали пулеметы. Чувствовалось странное зловоние. Впереди упал солдат. «Газ!» — закричал кто-то. На море разорвалось несколько шаров. На нас шло серебристо-серое облако. Упали два солдата. Офицер схватился за пулемет и взглянул на меня. Я понял. Всю жизнь я ждал этого мгновения. Я схватил пулемет, и мы побежали назад к деревьям.

Под деревьями офицер снова открыл стрельбу. Я подавал ленту. Теперь шары находились примерно в пятидесяти метрах от берега. Затем офицер упал на ствол пулемета. Не знаю, что случилось. Я схватил рукоятки. Они были мягкими, как пластилин.

Пулемет дрожал. Я описал широкую дугу вдоль берега. Разорвался один шар. Браво! Еще один! «Лаури!» — позвал вдруг кто-то звонким голосом, и я увидел Малле, бежавшую к воде. На ней было светло-желтое платье, в руке — дорожная сумка.

Над морем вспыхнул яркий свет — ракеты — и фигура Малле оказалась в ореоле лучей. Потом на нее наплыла черная масса, я стрелял, стрелял, как безумный, стрелял, но она пропала.

3

Я ОТКРЫЛ ГЛАЗА и увидел яркий солнечный свет.

Я немного полежал с открытыми глазами и вдруг почувствовал странное беспокойство. Некоторое время я смотрел в потолок. Потом повернулся на бок и увидел часы. Стрелки показывали четверть седьмого. Прошла еще масса времени, прежде чем я сообразил, что это значит.

Как сумасшедший, я вскочил с кровати и натянул на себя брюки и рубашку. К счастью, некоторые вещи были собраны с вечера. Я взял из ящика стола двадцать пять рублей и сунул их в задний карман брюк. Я не понимал, что случилось. Ведь я завел будильник на без четверти пять.

Я выбежал из дома. День был в полном разгаре. Сбежал с горки. Пять раз по семь ступенек. Метнулся к автобусной остановке. И тут же вспомнил, что сегодня воскресенье и автобусы еще не ходят.

Я уже готов был отчаяться, как вдруг из-за угла показалось такси, еще раз доказав, что я родился под счастливой звездой. Я поднял руку и сел в машину.

«На автобусную станцию!»

ТОЛЬКО ТЕПЕРЬ я начал размышлять более трезво. Все мои действия бессмысленны, ничто не может спасти положения. Сейчас двадцать пять минут седьмого. Пярнуский автобус давно уехал. Смешно надеяться, что Малле будет ждать меня на автобусной станции.

В конце концов, к тете должна была поехать Малле. Я же был только сопровождающим.

Ну и что же?

Подъехали к станции. Я обошел все вокруг. Малле, конечно, не было.

Я присел на скамью у реки и задумался. Солнце уже поднялось высоко. Сейчас где-то по Эстонии едет автобус, который увез Малле и который я никогда не смогу догнать. Я поразился, каким я вдруг стал сентиментальным.

ИЗРЕДКА, когда в моей жизни происходят какие-то перемены или случается что-нибудь неожиданное, или у меня плохое настроение, я задаю себе вопрос: что тебя связывает с Малле? То, что у нее красивая фигура? Или то, что из-за нее тебе набили морду?

Сижу и взвешиваю эти крайности, думаю, что им противопоставить, вспоминаю ее женскую мудрость, душевную чуткость и так далее. Постепенно любовь возвращается. А потом вдруг осенит, что ведь конец любви начинается с таких вот идиотских сомнений. Я уже давно заметил это. Прежде всего зарождается сомнение. Пока оно еще ничего не значит. Сомнение растет, но я по натуре такой человек, что боюсь сказать девушке: я тебя больше не люблю. Мне как-то жаль ее. Энно всегда говорит, что я размазня и однажды какая-нибудь женщина женит меня на себе. Пока что этого не случилось. Каждый раз вовремя приходит новая девушка, и мне еще не приходилось оставаться одному.

Когда я так рассуждаю, вам, конечно, кажется, что я какой-нибудь мерзкий тип или бабник. Но я могу вам признаться, что за всю мою жизнь у меня было всего четыре девушки. Кроме того, первая была той самой первой любовью, на которую смотришь точь-в-точь, как баран на новые ворота, и когда идешь с ней танцевать, у тебя начинают дрожать ноги. Это было в шестом классе. Поверьте, это была самая невинная любовь.

В девятом классе моя первая любовь кончилась, и наступил небольшой перерыв. Невинность я потерял в десятом классе. Девушку звали Даги, она работала на почтамте, и я уже точно не помню, как это у нас произошло. Сейчас мы с Даги очень хорошие знакомые, и у нее есть ребенок, которого назвали Юрием — в честь Гагарина.

Одно время я был близок с Айли, которая училась со мной в одном классе. Она была очень симпатичной, но наредкость глупой. Это было в одиннадцатом классе, осенью.

Я думаю, если бы об этом узнала старуха Вяртен… Вообще, учителя считают, что их детки-выпускники ужасные паиньки. А впрочем, ладно, пускай тешат себя этой мыслью.