О воспитании мальчика в неполной семье верующей матерью - [27]

Правда, проснувшаяся драчливость проявлялась своеобразно: для того, чтобы окончательно спровоцировать Илью на драку, нужно было затратить неимоверные усилия, он свирепел не вдруг и не сразу. А когда и раздражался, то Только обещал обидчику наподдать, но рук не распускал. Прибегал домой, и на меня (на мой слух) обрушивался целый каскад приемов, которыми сын собирался напотчевать неприятеля. Он упрямо снаряжался на предстоящую битву: выбирал палки потолще (а я их отбирала), заряжал пластмассовыми пульками пистолеты (а я разряжала); приготовления и оснастка происходили довольно долго, с неугасающим пылом под мои ворчание и негодующие высказывания.

В конце концов, мне как-то удавалось усмирить сына. Но все дело в том, что поводов для возникновения «военного противостояния» находилось все больше и больше. Когда сын приходил пышущий гневом и начинались обычные приготовления, я спрашивала его, почему он приходит сердить меня своими сборами, а не дерется сразу, если уж так зол? Однажды сын мне признался (после предварительного «холодного душа»), что ему жалко ударить обидчика, просто даже рука на человека не поднимается. Но распалять себя все же продолжал.

И я вновь прибегла к помощи взрослого мужчины, чье мнение было для сына авторитетным. По моей просьбе друг нашей семьи поговорил с Ильей и объяснил, что правомочной драка может быть лишь в трех случаях: когда затронута твоя честь, честь семьи или честь той девушки, с которой он в будущем будет встречаться (впоследствии — жены). Во всех остальных случаях, как то: обзывания, дразнилки, вызывающее поведение, провокация на драку не повод, чтобы наносить друг другу побои. Да и в обговоренных трех случаях всегда можно найти, способ мирного решения конфликта. Допустим, принудить противника принести извинения. Сын прислушался. И как-то утих.

Однако сын-то утих, но друзья-приятели (соседи по дому и двору) утихать не хотели. Илья стал приходить побитый, причем били его все, кому не лень. Он же со своими принципами (не бить девочек, не бить младших) не отвечал на драки. И однажды случилось так, что я сама подвигла сына на драку. Случай был (для нас) дикий. Соседский мальчик испортил кепочку сына (да и ладно бы), и к тому же помочился в нее, а заодно и на Илью. Сын пришел домой невменяемый, с испорченной мокрой кепочкой и мокрый сам. Кепку я отнесла матери хулигана на стирку, а сына научила, как ударить так, чтобы и не навредить здоровью соперника, и проучить того. Я сама отправила своего мальчишку драться. И он подрался. И победил, проучив хулигана, который, к тому же, пользовался авторитетом среди поселковых ребят

Моего ребенка «зауважали», по крайней мере, сверстники, ребята помоложе его и чуть постарше наскакивать на него перестали. А с теми, кто был гораздо старше возрастом и забавлялся тем, что колотил детвору, я ходила разбираться сама и предупреждала их: если не прекратят избивать малышей, то обращусь с заявлением в милицию. Пока что действует. «Маменьким сынком» Илью никто не дразнит, поскольку я не ругаюсь с дерущимися дяденьками, а просто ставлю их в известность, что не позволю бить того, кто моложе и не может дать отпора. А кроме того, пусть знают, что и на их силу может найтись сила, куда более грозная, чем «одна материнская». Когда сын приезжает на выходные домой, то обходится без конфликтов и драк. А в новой школе драться не принято, драчуны могут поплатиться за драки: их исключат из школы.

Фанатизм

К сожалению, подобная страсть нас не миновала. Мой сын «фанател» по двум вещам — футболу и музыке; Случалось такое увлечение всегда на летних каникулах. Все местные приятели по чему-то да «фанатели». Пообщавшись какое-то время с ними, мой сын заболевал. Начинался «мильон терзаний»: купи ему футбольную форму с номером там кого-то, купи ему футбольный мяч, купи ему футболку с изображением лидера какой-нибудь рок-группы. Но этим не кончалось.

Сын мой исписывал целые тетради названиями и эмблемами футбольных команд, вел число проигрышам и победам своих фаворитов, выпрашивал у меня деньги на какие-то футбольные журналы. Он мог говорить только о футболе, футболистах, матчах, кубках. Мечтал попасть в Москву на какой-нибудь матч и завидовал тем фанатам, которые кочевали вслед за обожаемыми командами по разным городам.

Он целые дни проводил на стадионе, приходил нередко побитый и неизменно злой: то его ударили, то они проиграли, то его не взяли в команду. Стал приставать ко мне, чтобы я побрила его наголо. Этому я сопротивлялась как могла, но тщетно. Тогда побрила его, подвела к зеркалу и показала, какой он теперь страшный: уши торчат, голова, как куриное яйцо, а в воскресенье идти к Литургии и исполнять послушание. Вот он покрасуется-то лысый и в стихаре. То-то у него будет благолепный облик, то-то порадуется приход на своего алтарничка. Он делал вид, что ему вроде бы и все равно, но внутренне был смущен, я это чувствовала. Я же продолжала: рассказала, что в Ветхом Завете бритье наголо считалось признаком нечистоты, что всякий, осквернивший себя, просто обязан был побрить себя наголо, чтобы все знали, что этот человек нечист, и не прикоснулись бы к нему невзначай. Больше сын наголо не брился. А кроме того, объяснила мальчику, что нынешние бритоголовые молодые люди — это новые фашисты. Тебе, правнуку погибшего на войне с фашизмом прадедушки, вдвойне должно быть стыдно. А как христианину — втройне, даже во сто крат.