О Викторе Драгунском. Жизнь, творчество, воспоминания друзей - [49]
У того мгновенно потеплело на сердце.
— Я думаю, Шторина, — сказал он просительно. При имени Шторина теща пожала плечами, а у жены в глазах появилось выражение, какое бывает в глазах пойманной щуки.
— Шторина? — Она брезгливо поморщилась. — Этого керосинщика?
— Вся квартира провоняет, — шелестнула теща.
— Ну и что, что он керосинщик? — горячо сказал Леонид Сергеевич. — Да, он заведует керосиновой лавкой — это правда, но я с ним еще в школе учился! За одной партой сидел! Это был самый милый и ласковый мальчик в классе. Да он таким и остался! Он чудесный! Потерял руку на войне, пошел в лавку работать. Я люблю и уважаю Шторина. Он честный! Он добрый!
— То-то ты его уже четыре года не видел, — ядовито сказала жена.
— А семнадцатого я его увижу! — упрямо сказал Леонид Сергеевич.
— Но согласитесь, Леонид Сергеевич, — рассудительно сказала теща, — что появление среди людей нашего круга и в день вашего юбилея этого самого, как его, Шторина, — форменный нонсенс.
— Это вы сами, Евгения Петровна, — форменный нонсенс, — крикнул уже совершенно взбешенный Леонид Сергеевич. — Да, да, именно нонсенс! А Шторин на моем юбилее будет сидеть на самом почетном месте! Вот так!
— Тогда позови его в будни! — вдруг резко воскликнула Тамара. — Да, позови его в будни, и раздавите с ним поллитровку! Так, кажется, он выражается? — саркастически засмеялась она и продолжала со злобой: — Налакайтесь, закусите коровьим сердцем и спойте дуэтом «Шумел камыш». Пожалуйста! Наслаждайтесь! Мама вам накроет! На кухне! Но учти, меня дома не будет! — Она говорила, словно обнажаясь, и это было непереносимо Леониду Сергеевичу, ему было стыдно, и уже что-то непоправимое хотел он сказать, но теща, дорожившая респектабельностью семейных отношений, как всегда, молниеносно вмешалась.
— Ну зачем так резко? — примиряюще коснулась она руки дочери. — В конце концов Леонид Сергеевич здесь хозяин. — Она многозначительно посмотрела на дочь, та ответила ей быстрым, злым взглядом. Но теща, словно не замечая этого, продолжала: — И если он хочет пригласить к себе друга юности, это его право!
— Да! Да! Это мое право! И я им воспользуюсь! — выкрикнул Леонид Сергеевич, рывком захлопнул за собой дверь и побежал в переднюю к телефону. Он набрал номер, услышал тонкий гудок соединения и нетерпеливо ждал, когда же на другом конце Москвы его старинный друг Ваня Шторин соблаговолит снять трубку. Наконец телефон щелкнул, трубку сняли, и Большинцов услышал бесконечно далекое и слабое:
— Да… да… Слушаю… Я вас слушаю…
И Леонид Сергеевич сразу узнал этот голос. «Шура! — подумал он радостно. — Ванюшкина жена!» И милое, ясное лицо и два огромных серых глаза встали перед ним.
— Алло! — вскричал он, как бы раскрывая объятия при встрече. — Шура! Алло! Это вы?
— Да… — послышалось откуда-то издалека.
Леонид Сергеевич заторопился и, набрав побольше воздуху, закричал в трубку что было сил:
— Шура! Милая! Здравствуй! Это Леонид Сергеевич! Леня Большинцов!
— Здравствуйте, — ответили там, и голос Шуры как будто еще более удалился от Леонида Сергеевича.
— Шура! Шурочка! — кричал он во весь голос, ему нравилось так кричать назло теще, назло Тамаре и всей этой шараге, которую они пригласили. — Шурочка! Мне семнадцатого сего месяца, сего года стукнет пятьдесят, и я очень прошу вас… Вас лично! Захватите с собой Ванюшку и припожалуйте ко мне на юбилей. Начало в восемь! Шурочка! Прелесть моя! — вопил он радостно. — Приходите точно. Раздавим поллитровку и закусим коровьим сердцем, шучу, конечно! Договорились?!
— Леонид Сергеевич, — донеслось до него чуть слышно. — Леонид Сергеевич, неужели вы не знаете?
— Ничего не знаю! — кричал Леонид Сергеевич. — И знать не хочу! Мне и праздник не в праздник и юбилей не в юбилей, если на нем не спляшут камаринского Шурочка и Ваня Шторины!
— Леонид Сергеевич, — донеслось из трубки, и непонятным образом голос Шуры вдруг приблизился, он стал явственным, — ведь Ваня умер.
— Что? — вскричал Леонид Сергеевич, словно его ножом ударили. — Не может быть! Вы шутите?
— Ваня умер полгода назад, — снова издалека еде слышно донесся голос Шуры, — он очень мучился, Леонид Сергеевич. У него была неизлечимая болезнь… Мы звонили вам… вас не было.
Голос женщины дрогнул, она заплакала.
— Я был р Италии… — растерянно сказал Леонид Сергеевич, И вдруг все понял, обмяк душой, содрогнулся и заплакал в телефон с нею вместе.
— Я скоро приеду к вам, — сказал он сквозь слезы, задыхаясь и кривясь, — я завтра же приеду. Боже мой… Боже мой…
В трубке щелкнуло, и Леонид Сергеевич положил ее на рычаг, Он постоял немного, пришел в себя, опомнился, растер щеки и веки и вернулся в столовую. Его встретили соответствующие случаю выражения лиц. Леонид Сергеевич прошел на свое место.
— Шторин не придет, — сказал он сухо. — Умер Шторин. Нету его на свете. Все. Диктуйте дальше.
Выдержав небольшую, но вполне доброкачественную паузу, Тамарочка сказала, слегка порозовев:
— Леонид Сергеевич, извини мою рассеянность, ты не помнишь, голубчик, я называла Светланского?
Старухи
Каждый год в конце ноября, в условленный день, Мария Кондратьевна просыпается задолго до рассвета и некоторое время тихо лежит в постели, стараясь не шевелиться и глядя прямо перед собой в тускло сереющее узкое окно. Сердце ее бьется почти совсем не слышно, и, глядя на узкое окно, как на ленту кинематографа, Мария Кондратьевна видит медленно и подробно проходящую перед внутренним ее взором собственную длинную жизнь. Одного за другим она вспоминает различных людей, встретившихся ей на этом долгом пути, и большинство этих людей вызывает в ней чувство повыцветшей и неяркой за давностью радости и симпатии.
Книга посвящена 110-летию со дня рождения уникального человека, Якова Серебрянского, который много лет обеспечивал безопасность нашей Родины на незримых фронтах тайной войны, возглавлял особую разведывательно-диверсионную группу при наркоме НКВД.Ложно обвиненный, побывавший и «врагом народа», и «государственным изменником», Яков Исаакиевич, несмотря ни на что, всю жизнь посвятил важнейшему делу обеспечения государственной безопасности своей Родины. И после реабилитации в его биографии все же осталось огромное количество загадок и нестыковок, часть которых авторы постарались раскрыть в данном повествовании.Основанное на редких и рассекреченных документах, а также на уникальных фотоматериалах из личного архива, издание рассказывает и о самой эпохе, и о всей стране, живущей под грифом «совершенно секретно».Данное издание выходит также под названием «Легенда Лубянки.
Книга подготовлена по инициативе и при содействии Фонда ветеранов внешней разведки и состоит из интервью бывших сотрудников советской разведки, проживающих в Украине. Жизненный и профессиональный опыт этих, когда-то засекреченных людей, их рассказы о своей работе, о тех непростых, часто очень опасных ситуациях, в которых им приходилось бывать, добывая ценнейшую информацию для своей страны, интересны не только специалистам, но и широкому кругу читателей. Многие события и факты, приведенные в книге, публикуются впервые.Автор книги — украинский журналист Иван Бессмертный.
Во втором томе монографии «Гёте. Жизнь и творчество» известный западногерманский литературовед Карл Отто Конради прослеживает жизненный и творческий путь великого классика от событий Французской революции 1789–1794 гг. и до смерти писателя. Автор обстоятельно интерпретирует не только самые известные произведения Гёте, но и менее значительные, что позволяет ему глубже осветить художественную эволюцию крупнейшего немецкого поэта.
Книга М. Лапирова-Скобло об Эдисоне вышла в свет задолго до второй мировой войны. С тех пор она не переиздавалась. Ныне эта интересная, поучительная книга выходит в новом издании, переработанном под общей редакцией профессора Б.Г. Кузнецова.
От редакции журнала «Знамя»В свое время журнал «Знамя» впервые в России опубликовал «Воспоминания» Андрея Дмитриевича Сахарова (1990, №№ 10—12, 1991, №№ 1—5). Сейчас мы вновь обращаемся к его наследию.Роман-документ — такой необычный жанр сложился после расшифровки Е.Г. Боннэр дневниковых тетрадей А.Д. Сахарова, охватывающих период с 1977 по 1989 годы. Записи эти потребовали уточнений, дополнений и комментариев, осуществленных Еленой Георгиевной. Мы печатаем журнальный вариант вводной главы к Дневникам.***РЖ: Раздел книги, обозначенный в издании заголовком «До дневников», отдельно публиковался в «Знамени», но в тексте есть некоторые отличия.
Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".