О Викторе Драгунском. Жизнь, творчество, воспоминания друзей - [17]

Дома мы все волновались страшно. К тому времени мы переехали к маме Виктора и стали жить втроем за шкафом: Витя, я и маленький Денис.

Когда Витя пришел домой, на нем не было лица. Снова отказ, и к тому же над ним буквально издевались. Его спрашивали:

— Когда вы вернулись в Советский Союз из Америки?

— Меня грудным ребенком привезли в царскую Россию за месяц до начала Первой мировой войны.

— А в Москву-то как вы попали?

— Я приехал с родителями из Гомеля в 1925 году и с тех пор живу на Покровке.

— Извиняюсь, извиняюсь… — сказал чин. — Вы что, забыли, что почти три года вы на Покровке не живете и поэтому потеряли право на жилплощадь в Москве?

— Куда же мне деваться? У меня ребенок, жена, я всю жизнь работаю в Москве.

— Ну и что? А собственно, почему вы так за Москву держитесь? Поезжайте в другой какой-нибудь город и работайте там на здоровье. Правда, ни в Ленинграде, ни в Киеве вас не пропишут, да и в Одессе, пожалуй, не пропишут. С пропиской у нас ой как строго! В Союзе много городов: Бердичев, например, или Житомир, да тот же Гомель. Там вас пропишут, раз вы такой незаменимый.

Разбитый, оскорбленный, потеряв всякую надежду жить в родном городе, Виктор вернулся домой. Непробиваемая стена. Придется уезжать.

— Поедешь со мной, Алеша? — спросил он меня.

Да это невозможно себе представить — уехать из Москвы неизвестно куда! Где жить? Где работать? Да Виктора просто выгоняют из Москвы!

Куда идти? Где искать правду?! И вдруг меня осенило. Ведь я же прописана у своих родителей в доме, где живут вожди, на Грановского 3. Я дружила в детстве с дочками наркомов. Ведь там сейчас живут Хрущев, Маленков, Буденный… А что, если написать кому-нибудь из них письмо и передать просто через лифтерш? Я их всех — тетей Дусь, Марусь знаю, и они меня знают. Напишу отчаянное письмо. Они помогут! Ведь просьба-то — прописать Виктора туда, где он жил всю жизнь.

Письмо я отдала в подъезд, где жил Буденный. Мне он казался добрым. У него же были собственные дети. Он гладил нас по головке в детстве… Такой знаменитый и такой добрый!

Я долго ждала ответа. А тем временем наша жизнь на Покровке превратилась в сплошную трепку нервов. Почти каждый вечер, вернее, ночь, сразу после двенадцати, в коридоре раздавался громкий топот сапог и сильный стук в дверь. Это являлся участковый Степанов, довольно пожилой человек, которого Витя знал еще до войны.

— Проверка паспортов! — громким басом изрекал Степанов.

Зажигался верхний свет, просыпался маленький Денис, мелко дрожала мама Виктора, у меня колотилось сердце, а Витя только сильно бледнел.

Взяв в руки паспорт Виктора, Степанов долго его разглядывал и говорил:

— А где же прописочка? Прописки нет — не имеете права здеся жить и даже ночевать. Даю срок три дня! Оформляй прописочку и живи себе на здоровье. Что, говоришь, хлопочешь? Ну, давай хлопочи, а то выселять тебя будем, Вихтор, из Москвы.

Степанов уходил. Видимо, ему было дано задание теребить нас, угрожать выселением. Ясно, он ходил не по своей воле.

А ответа на свое письмо Буденному я так и не получила. И тогда я вспомнила о Васе, сыне Сталина. Ведь я помню его с детства. Он приходил в наш дом на Грановского. Там жил его старший брат Яков Джугашвили, там жили его товарищи Володя и Фрунзик Ярославские. Когда он приходил, вся ребятня сбегалась на него посмотреть. Еще бы! Сын Сталина! Вася был, в противоположность своему красивому старшему брату, обычный паренек заурядной внешности, невысокого роста, рыжеватый, с крупными веснушками. Но это было так давно, еще до войны… И вот я решила пойти к нему на прием, как к депутату Верховного Совета. Я слышала, что он многим помогал. Я расскажу ему все, только бы он принял меня.

Штаб ВВС Московского военного округа помещался наискосок от метро «Аэропорт» на противоположной стороне Ленинградского проспекта (тогда это называлось Ленинградское шоссе).

В проходной я сказала, что иду записаться на прием к депутату генералу Сталину. Заглянув в мой паспорт, меня легко пропустили. Это была приятная неожиданность. Я готова была просить, умолять, а тут раз — и «проходите».

Пока я шла до штаба, ноги подкашивались от волнения и страха. В приемной штаба меня приняли двое военных. Фамилии их я помню до сих пор — майор Догаев и капитан Локшин. Заявление у меня было заготовлено заранее. Писала я его сама, без всякой подсказки и совета. Там было много отчаяния.

— А теперь расскажите все, как есть, — сказал майор Догаев.

И я, захлебываясь словами, боясь, что меня прервут, стала рассказывать о том, что я давно знаю Василия Сталина, что я жила в одном доме с его братом Яковом Джугашвили на улице Грановского 3.

Выслушали меня внимательно и попросили принести справку, что я действительно прописана на ул. Грановского 3, и еще справку из домоуправления о прописке Драгунского в Москве с 1925 года.

— И перепишите ваше заявление. Это никуда не годится.

Дома я все рассказала Вите. Ведь только он мог получить справку о своей прописке.

Витя уже ни во что не верил, настроение у него было подавленное, но за справкой он пошел.

Со справками и новым заявлением на имя генерала В. Сталина я поехала в штаб. На этот раз меня приняли не так официально: улыбались, шутили… А я все поглядывала на дверь, ведущую в ЕГО кабинет. Пустят меня туда или нет? Не пустили. Записали номер нашего телефона и сказали, что на днях позвонят и скажут день, когда меня примет генерал-лейтенант.