О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья - [5]

Не закурил. Зачем обманывать? Да и обманываться… давно уже не мальчик.

Курсор на мониторе нетерпеливо пульсировал, словно ждал, когда же человек начнет.

Но человек сидел неподвижно. И тоже чего-то ждал. Не озарения. Не удара в темечко кого-то оттуда, свыше. Догадался уже: то самое, свыше, либо сразу есть, либо никогда не придет — жди не жди.

Понимание этого шло к нему долго. Встречалось с возмущением, вполне искренним негодованием. Он был уверен, что разговоры про врожденную гениальность, дар свыше — байки. Что его просто еще не оценили, не поняли.

У нас ведь памятники ставят после смерти.

Когда-то давно, еще в школе, он что называется подавал надежды. Тогда рамки обязательной программы были ему узки, и потому он любил писать сочинения на свободную тему. Тут его полет не был ничем ограничен, и он с упоением фантазировал: то покорял космические дали, то нырял в океанские глубины, то отправлялся на полюс… Учителям казалось, что мальчик неординарен и далеко пойдет.

Закончив школу, пару лет пробегал курьером в газете, зарабатывая стаж и понемногу пописывая. Потом — литературный институт, который должен был развить его способности и сделать настоящим писателем. Увы, после третьего курса за систематические прогулы и «хвосты» несостоявшийся гений был отчислен.

Но он не огорчился. Какая ерунда — институт, говаривал он приятелям. Чему он может научить?! Настоящий талант не нуждается в огранке, он «блистателен как бриллиант чистой воды».

От этой фразы — про чистоту драгоценного камня — разило шаблонностью, он это понимал, но сравнивать свое дарование с чем-то менее блестящим и ярким не желал.

А другие отчего-то не замечали в нем особенных способностей: его взяли лишь внештатным корреспондентом в ту самую газетку, где он начинал курьером.

По молодости он еще тщился, пыжился доказать, что остальные — ему не чета. Всё собирался написать что-нибудь этакое эпохальное, что перевернет литературный мир и принесет ему неслыханную славу. Но хотелось есть, и он годами строчил «на потребу». С брезгливостью, снисходительно, будто делая одолжение — нате, читайте, ведь ЭТОГО вы хотели.

Он даже сочинил пару больших вещей. Первая была гремучей смесью фантастики с мистикой, приправленной перчиком сексуальных сцен, вторая — рыцарским романом на современный лад, где кавалеры прекрасных дам с мечом в ножнах разъезжали на… мерседесах и пили кока-колу.

Ни то, ни другое почему-то не напечатали.

Однако он продолжал жить в предвкушении: вот-вот откроется ОНО, то самое, заветное. Откроется только ему единственному. И тогда заткнутся все, кто относился к нему презрительно: «Писака!»

Но ОНО где-то блуждало, наплевав на его мучительное ожидание. Приходило к другим, озаряло, согревало их в лучах приходившей следом славы, нежило в объятиях приятной известности.

Он не завидовал таким обласканным. Подавлял в себе это чувство, считал его примитивным, недостойным себя. Словно жил в каком-то другом, собственном измерении. Ждал настоящего, заслуженного признания. Часто говорил себе: не мелочись! Нет успеха — придет!

Гордыня иссушила его.

Иногда ему удавалось ненадолго оседлать удачу. Но всякий раз, когда требовалось окончательно покорить эту капризную кобылку — кропотливым изнурительным трудом, — усердия и благоразумия не хватало.

Цель, казалось, уже рядом, вот-вот и будет достигнута, приручена, взнуздана. Он начинал нахлестывать бедного Пегаса, погонять, вонзая шпоры нетерпения в его тощие бока. И тот или издыхал, или скидывал неумелого наездника на повороте.

И так происходило всегда — за что бы ни брался.

Кстати, с женщинами у него происходило то же самое. Понравившуюся даму он предпочитал брать наскоком, скорым штурмом. Звонки, письма, цветы, шампанское — и женщина была его.

Быстрая победа некоторое время тешила его самолюбие: он снова доказал себе, что может. Впрочем, эйфория вскоре улетучивалась, виктория теряла свой упоительный вкус. Взятая крепость лишалась привлекательности, преодолевать было нечего, и отношения под тем или иным предлогом прекращались.

Годы шли, но озарение так и не пришло. Роман века так и не был им написан. Успех так и не настиг его. Женщина, любимая, желанная, так и не вошла в его дом. Настоящие друзья так и не появились.

Всё теперь у него начиналось с «не». Ненаписанный роман, нерожденные дети, несложившаяся семейная жизнь, невыносимая работа…

Круг был порочен, а бег по нему давно привычен.

Но однажды… ему позвонили (и откуда только узнали номер?!) из известного французского издательства, названия которого он от волнения не разобрал. Сотрудница с симпатичным акцентом сказала, что ее руководство в курсе того, что им написано два романа и что оно заинтересовано в эксклюзивном праве на их публикацию. Так и сказала: «в эксклюзивном праве». И назвала сумму предполагаемого гонорара за каждый. Цифра его потрясла. Он переспросил, решив, что ослышался, — звонили-то издалека, помехи, шум… Нет, не ослышался. Гонорар был о пяти нулях. И не в рублях, конечно, и даже не во франках, а в евро.

Если господин писатель согласен, — между тем продолжала француженка, — они готовы прислать условия договора и будут с надеждой ждать его положительного ответа.