О том, что сильнее нас - [9]

Элегия июльского безвременья

Первый укол, ещё мягкий, ещё нежный, да, собственно, и смысл которого проявился годы спустя… И кто бы знал, какие в жизни могут быть странные повороты, в чем глубинная идея, казалось бы, совершенно ерундового эпизода и чем он чреват впоследствии? И что поманит невероятной, фантастической возможностью, а что окажется неодолимым препятствием…

Июль на Реке — всегда сказочен, всегда преподносит сюрпризы, но иногда — в особенности. И тот июль, когда жара чередуется с плотными до твёрдости стенами тёплых гроз, береговые травы перерастают человека, а вода в Реке остаётся хрустальной, — июль особый. А ещё — такой июль обладает удивительным умением взять и просто так вычеркнуть из жизни несколько лет, столкнув лбами существенно разные периоды в жизни человека.

Я не случайно решил взяться за этот отрывок именно сейчас, когда третий день подряд лежу с сердечным приступом, порождённым дальними последствиями того самого июля, вдруг наступившими спустя четыре года. Это можно либо написать именно сейчас, пока ещё боль не превратилась в нечто иное, либо — никогда, вычеркнув тем самым из жизни одну из важнейших её глав. Но наиболее важно здесь то, что нечто, вылитое на бумагу, вроде бы и продолжает жить, но уже отдельной жизнью, не влияя на дальнейшие события и не вступая ни с чем в конфликт. Своего рода обособление маленького, хоть и важного кусочка жизни, разрушение его взаимосвязей со всем остальным. Психологическое самолечение, и леший с ним, интересно будет кому-либо читать, нет ли… Фотография души в момент перелома, в чём-то занудная, в чём-то жестокая, но в чём-то — чистая и светлая. Которую можно будет ещё и ещё раз взять в руки, а окунувшись и пережив все по эн плюс первому разу — отложить. В данный момент я пока не знаю, будет ли эта глава вставлена в книгу или убрана в стол, но чувствую, что если будет вставлена — то станет кодой. Наверное, зависит от того, завершится ли на данном переломе тот ломоть жизни, который связан с валдайскими странствиями, или продолжится. Появится ли взамен ушедшего новый блок тех отношений с людьми, сквозь призму которого только и может гармонично восприниматься средне-северорусская природа, или не появится.

На стене висит фотография из того июля. Называется «Летняя пристань». Физически чувствуется, и даже сейчас, в феврале, разливается по комнате июльское марево. Мягко сверкает вода. Раздвигая высокие стены трав, в берег воткнулась лодка, а вокруг – четверо. Застенчивый Антошка на переднем плане — всё ещё, бедняга, не привык, что его фотографируют. Но — улыбающийся до ушей, хоть и с закушенной губой. Тянущий лодку к берегу Костя, непривычно весёлый, ещё с шевелюрой и окладистой иссиня-чёрной бородой. Загадочно улыбающаяся Инна… А на заднем плане — брызжущая радостью и непосредственным весельем девушка поразительной красоты. Да, именно так. Кристина вдруг превратилась в девушку. Девушку, к которой не то чтобы так уж сразу тянуло, но при взгляде на которую немедленно возникало сожаление, что во времена собственной юности девушек вокруг было вроде бы и много, и всяких, но вот такой — не было. Тот самый первый, ничего ещё не значащий, почти неощутимый, а всё же — укол.

Июль обладает способностью переводить на «вдруг» очень многие вещи, которые вроде бы внезапными являться не могут и не должны. Точно так же для всех пятерых вдруг оказалось открытием, что привычные июльские посвисты из береговых трав вовсе не имеют никакого отношения к птицам, а исполняют их исключительно норки. Которых, тоже вдруг, в Реке оказалось немерено. И не акклиматизированных американок, а редчайших европейских, маленьких и с белой манишкой. У которых как раз в июле время первых выводов потомства в свет, а свист — им мамаши управляют своими выводками.

И когда стоишь с удочкой, мягко поругиваясь на жару, слишком прозрачную и слишком тёплую воду, обилие стрекоз и другие, по отдельности приятные вещи, приводящие в сумме к тотальному бесклёвью, — вот они, хариусы, стоят, но сытые, подваренные и трусливые, и где только выудить того самого традиционно крупного, который к завтрашнему дню рождения просто необходим, – вдруг происходит очередной июльский сюрприз: раздвигаются на берегу травяные джунгли, и на берегу появляются Кристина с Антошкой. И на руках у Кристины змеёй вьётся и шёлком отливает крошечная норочка. Оба совершенно не понимают, что это может быть за очаровательное существо. Да, в книжках читали, фотографии видели. Но осознать, что вот этот очаровательный гибрид кошки с мышкой имеет хоть какое-то отношение к хищникам, трудно. Равно как и понять, что его мамашей может быть вот этот змееподобный зверёк, выглядывающий из травы то здесь, то там, выпрыгивающий вверх выше роста, укоризненно поглядывающий и посвистывающий, но ни разу не щёлкнувший зубами. И что это грациозное, полное энергии, изящества и эмоций создание — опять та же самая туповатая и флегматичная норка, которыми изобилует Птичий рынок и которые, в отличие от, скажем, кошек, никаких особых эмоций не возбуждают. Впрочем — выглядывала она минут десять назад. Теперь уже ушла.