О старых людях, о том, что проходит мимо - [3]
– Maman… вы можете мне объяснить… почему я сделал Элли предложение?
Maman Отилия оторвала глаза от книги. Она привыкла к неожиданным и остроумным вопросам Лота и обычно отвечала ему, насколько умела, в таком же тоне, но сейчас от заданного ей сыном вопроса ощутила укол ревности, укол, причинивший ей острую боль, физическую, словно от шипа под кожей.
– Почему ты сделал предложение Элли? Не знаю… мы все что-то делаем и не знаем почему…
Голос ее прозвучал так тихо и грустно, так обиженно – после недавних интонаций шаловливого ребенка. Ведь она потеряла уже все, что у нее было в жизни. Похоже, она вот-вот потеряет и Лота, уступит его Элли… точно так же, как до сих пор всегда кому-то что-то уступала…
– Как серьезно вы мне отвечаете, maman! Раньше я за вами такого не замечал.
– Неужели я не имею права раз в жизни сказать что-нибудь всерьез…
– Но почему вы в последние дни вдруг стали такой серьезной, и грустной, и вспыльчивой… Неужели оттого, что я собрался жениться?
– Да, быть может, от этого…
– Но вы же любите Элли…
– О да, она очень мила…
– Лучше всего нам остаться жить всем вместе; Элли тоже вас любит, и со Стейном я уже переговорил…
Своего отчима, второго отчима, Лот звал просто Стейн, без церемоний, хотя первого отчима, когда был маленький, называл «господин Трэвелли». Maman Отилия выходила замуж трижды.
– Дом у нас маловат, особенно если будет прибавление в семействе, – сказала Отилия, а про себя подумала:
«Если мы будем жить вместе, я не лишусь Лота полностью, но никогда не смогу поладить с невесткой, особенно если пойдут дети».
– Прибавление?
– Ну да, дети…
– Дети?
– Да… так бывает.
– Семейство у нас и так большое. Я пока не собираюсь заводить детей.
– Но если ты не будешь все время под боком у жены, то кто же с ней будет, если вы не обзаведетесь детьми? Хотя, правда, вы оба такие яркие… А я всего лишь глупая женщина, и мои дети часто служили мне утешением…
– И вы их всегда портили тем, что слишком баловали.
– Тебя я не испортила, тебе меня не в чем упрекать.
– Я вас не упрекаю.
– М-да, Лот, значит, ты предлагаешь жить вместе, – сказала Отилия грустно, детским голосом, подняв на сына свои по-детски голубые глаза. – Я бы тоже так хотела, если согласится Элли, это было бы всем удобно. Я бы чувствовала себя не такой одинокой, как без тебя. Но если она станет возражать, я могу перебраться в Англию. У меня ведь там тоже двое моих мальчиков. Да и Мери собирается в этом году вернуться из Индии.
Лот нахмурился и приложил руку к своим светлым волосам: они лежали идеально аккуратно, на пробор.
– Или я могла бы… поехать в Ниццу к Отилии.
– Нет, maman, – поспешно, почти запальчиво сказал Лот.
– Почему ты так говоришь? – воскликнула мефрау Стейн де Вейрт, повысив голос. – Она ведь моя дочь?
– Да, – согласился Лот, уже более спокойно. – Но все же…
– Что значит «все же»? Ведь она моя дочь?
– Все же с вашей стороны будет очень неразумно поехать к Отилии.
– Ну и что, что мы с ней когда-то повздорили…
– Это невозможно, вы с ней не уживетесь. Если вы думаете поехать к ней жить, то лучше уж я не стану жениться. Впрочем, Стейн тоже имеет право голоса!
– Я так люблю Ниццу, – сказала мефрау Стейн де Вейрт, и в ее детском голосе послышались жалобные нотки. – Там так чудесно зимой… но, пожалуй, мне будет трудновато… туда поехать… потому что Отилия так себя ведет… если это возможно, я бы предпочла жить с тобой, Лот. Если Элли согласится… Может, нам переехать в другой дом, побольше? Но хватит ли у нас денег? Во всяком случае, остаться вдвоем со Стейном я не хочу. Это уж точно. Это уж точно.
– Мамочка…
В голосе Лота отчетливо звучало сострадание. В голубых глазах maman после этих решительных слов засверкали слезы, крупные слезы, которые не стекали по щекам, но придавали ее непокладистому взгляду грустное выражение. С нервным вздохом она опять взялась за книжку и замолчала, делая вид, будто читает. В ее жестах сквозили одновременно какая-то покорность судьбе и какое-то упрямство, как у непослушного ребенка. Она напоминала избалованного ребенка, который, несмотря ни на что, втихаря делает то, чего ему хочется. Лот, с чашкой в руке и с улыбкой на губах, занялся исследованием: после минутного сострадания он принялся изучать maman. Да, раньше она, несомненно, была очень красивой, дядюшки всегда говорили, что она была как куколка. Теперь ей уже исполнилось шестьдесят и о соблазнительности не могло быть и речи, но эта кукольная детскость в ней сохранилась. Морщины здесь и там выдавали ее возраст, но на лбу и на щеках кожа оставалась гладкой и идеально нежной, а на висках просвечивали тонюсенькие голубые прожилки. Она давно полностью поседела, но оттого что в молодости была светловолосой и кудрявой, это не бросалось в глаза; на висках и на шее сзади у нее совершенно по-детски вились завиточки, выбившиеся из свернутого одним движением и закрепленного на затылке шпильками узла волос. Фигура у
