О социализме и русской революции - [49]
Но в той же самой мере, в какой отбрасываются такие мешающие примеси, такие пережитки отсталого мировоззрения — а это, как уже сказано, в революционные эпохи дело нескольких недель, даже дней, — отодвигаются в сторону и случайные вожди и влияния, а руководство естественным образом все более переходит в руки того крепкого ядра революционных масс, которое с самого начала ясно видит цели и задачи, т. е. в руки социал-демократии. С тех пор именно она — одна-единственная, кто сохраняет свое превосходство, кто находится на высоте положения именно потому, что она не разделяла и не питала жестоко разрушенных иллюзий, а также потому, что она видит дальше, показывает дальнейший путь обычно настороженной и подавленной после первого поражения массе, наполняет ее мужеством, надеждой и уверенностью в конечном успехе, в железный императив революции и ее победы.
Если оставить в стороне внешние формы проявления, а именно первые моменты революции в Петербурге, то она предстает как современное классовое восстание с ярко выраженным пролетарским характером.
Прежде всего тот факт, что петербургские рабочие направились с просьбой о политических свободах к царю в надежде, что его понимание и доброта помогут им чего-нибудь добиться, при ближайшем рассмотрении оказывается вовсе не таким уж важным, как это было воспринято повсюду под первым впечатлением. Определяющим является не вопрос, в какой форме рабочие выдвинули свои требования, а вопрос: каковы были эти требования? И в этом отношении список политических реформ, который петербургское массовое шествие рабочих хотело представить царю, был недвусмысленным выражением их политической зрелости и классовой сознательности. Ибо список этот был не чем иным, как сведением воедино основных статей демократической конституции; то была политическая программа русской социал-демократии, за исключением ее требования республики.
Но эти требования демократических свобод не были внушены петербургским рабочим ни священником Гапоном, ни его терпимым жандармами «Собранием рабочих», которое как раз и имело своей задачей удерживать рабочих вдали от «политики». Эти требования служили лейтмотивом политической агитации социал-демократии. И даже если бы не имелись достоверные сообщения очевидцев о том, как в последние бурные дни перед 22 января на собраниях гапоновского «Собрания» выступали в качестве ораторов социал-демократы, как умели они изложением своих взглядов систематически увлекать их за собой и таким образом становились действительными вождями движения, то и тогда выдвинутых петербургскими рабочими требований было бы достаточно, чтобы привести нас к убеждению: это восстание — продукт социалистической разъяснительной работы, это есть и может быть только результат длившейся десятилетия агитации, хотя чисто внешне оно и могло показаться делом нескольких дней.
Но не только текст петербургских требований превосходил своей ясной решительностью и радикальным духом слабенькие, по большей части в каком-либо пункте двусмысленные петиции либеральных съездов, банкетов и совещаний. Весь характер этих требований, а также их мотивировка выразительно свидетельствуют об их пролетарском духе. Не забудем, что среди подлежащих немедленному принятию мер, которых потребовали петербургские рабочие, на первом месте стоял восьмичасовой рабочий день. Тем самым совершенно недвусмысленно выражалась социальная сторона движения и классовая основа освободительной программы. Даже в самой петиции царю, которая была написана в качестве введения к требованиям, звучит как сильнейшая нота противостояние капиталистическим эксплуататорам; необходимость политических реформ явно и по всему своему смыслу обосновывается классовым положением рабочего класса, необходимостью иметь политическую и правовую свободу действий, чтобы получить возможность вести борьбу с эксплуатацией, осуществляемой господствующим капиталом.
В этом — чрезвычайно важный момент для оценки всего движения в России. К сожалению, в Западной Европе вообще слишком склонны рассматривать по историческому шаблону нынешнюю революцию в царской империи как по сути своей чисто буржуазную революцию, даже если она в результате особого сочетания социальных моментов на деле вызвана и ведется рабочим классом. Представление, будто в настоящее время пролетариат в России действует только как исторический заместитель буржуазии, совершенно ложно. Такой простой механической смены места классов и партий в историческом процессе — как в кадрили — вообще быть не может. Именно потому, что сейчас в России имеется рабочий класс, притом в значительной мере классово сознательный, уже в течение многих лет просвещенный социал-демократией рабочий класс, который борется за буржуазную свободу, сам характер этой свободы и борьбы за нее приобретает совершенно своеобразный облик. Это уже не та борьба за правовые и политические гарантии для беспрепятственного экономического развития капитализма и политического господства буржуазии, какая велась в свое время во Франции, Германии и повсюду в буржуазных странах. Ныне это борьба за политические и правовые гарантии беспрепятственной классовой борьбы пролетариата против экономического и политического господства буржуазии.
