О собственности - [37]

Общение между отдельными людьми никогда не может считаться слишком интенсивным или подлежащим ограничению; но человеческие общества не нуждаются в том, чтобы вступать во взаимные объяснения и согласования, кроме тех случаев, когда ошибки и насилия делают такие объяснения необходимыми. Это соображение позволяет сразу отбросить основные цели той таинственной и нечестной политики, которая до сих пор поглощает внимание правительств. Перед лицом этой истины должны исчезнуть офицеры армии и флота, послы и уполномоченные, целый ряд искусственных выдумок, созданных для того, чтобы держать в страхе другие народы, чтобы проникать в их тайны, противодействовать их махинациям, создавать союзы и контрсоюзы.

Расширению органов власти будет положен предел, а вместе с тем будет устранена Возможность угнетения подданных и нарушения их воли.

Одновременно полностью устраняется другое постыдное заблуждение политической науки, относящееся к вопросу о количестве территории из расчета на душу населения, о чем поочередно спорили философы и моралисты. Они рассуждали о том, кто более способен обеспечить население площадью, монархия или демократическое правительство. При будущем усовершенствовании человечество, как надо ожидать, будет иметь одинаковые по форме правительства в разных странах, потому что люди обладают одинаковыми способностями и имеют одни и те же потребности; отдельные правительства будут распространять свою власть на небольшую территорию, потому что люди хорошо знают интересы своих соседей и могут лучше к ним приспособиться. Нельзя представить себе никаких доводов, в пользу того, чтобы предпочесть обширную территорию более ограниченной, за исключением соображения внешней безопасности.

Каковы бы ни были отрицательные стороны отвлеченной идеи власти, все они крайне обостряются при территориальном расширении ее юрисдикции и, напротив, смягчаются при обратном явлении. Честолюбие, которое в первом случае становится страшнее чумы, не имеет возможности проявить себя во втором случае. Народные смятения подобны волнам моря, которые при широком пространстве могут вызывать самые страшные последствия, но оказываются кроткими и безвредными, когда они ограничены поверхностью маленького озера. Умеренность и справедливость являются очевидными свойствами ограниченного круга.

Конечно, можно возразить, «что таланты представляют порождение больших страстей и что среди спокойной посредственности незначительной республики силы интеллекта будут обречены на бездействие». Если бы это возражение было основательно, то оно нуждалось бы в самом серьезном рассмотрении. Но надо принять во внимание, что при выставленной здесь гипотезе все человечество составит в некотором роде одну великую республику, и поэтому перспективы людей, которые захотят благотворно воздействовать на все широкое общественное мнение, окажутся как нельзя более благоприятными. В течение того периода, когда новые условия будут создаваться, но еще не достигнут своего завершения, несправедливость, наблюдаемая у наших соседей, представит дополнительный стимул для наших усилий[62].

Честолюбие и смуты составляют зло, возникающее как косвенный результат деятельности правительства; это зло является следствием привычек и внушается правительством, его материальным воздействием, простирающимся на множество людей. Имеются и другие беды, неотделимые от существования власти. Задача правительства заключается в подавлении насилия как внешнего, так и внутреннего. Это насилие могло бы разрушить или подвергнуть опасности благополучие общества или его членов; средство, к которому правительство прибегает, также заключается в насилии, но носящем более регулированный характер. Для этого возникает надобность в концентрации индивидуальной силы, и обычно такая концентрация достигается при помощи принуждения. Зло, создаваемое принуждением, было рассмотрено уже прежде[63]. Принуждение, применяемое в отношении преступников или лиц которым приписываются преступления, ни в коем случае не может обойтись без вредных последствий. Принуждение, применяемое большинством общества в отношении его меньшинства, которое расходится с ним в некоторых вопросах общественного блага, очевидно ведет к возбуждению еще большего разномыслия.

Оба эти явления проистекают из одного общего начала. Несомненно, что преступление представляет не что иное, как ошибку суждения, и потому не может быть оправдана попытка исправить его с помощью силы, кроме случаев крайней необходимости. Заблуждение меньшинства подходит как раз к только что описанному случаю, хотя его заблуждение может и не быть столь значительным. Тем более необходимость в принуждении редко может быть настоятельной. Если бы, например, мысль об отколе меньшинства была несколько более привычна мышлению людей, то редко отложение такого меньшинства могло бы вызвать сколько–нибудь сравнимые по вреду последствия с тем злом, которое создается преступным нарушением самых основных принципов общественной справедливости. Описанные явления подобны случаям оборонительной и наступательной войны. Применяя средства принуждения в отношении меньшинства, мы уступаем голосу подозрительности, нашептывающему нам, что враждебная сторона может впоследствии причинить нам в чем–то вред, так что мы стремимся предупредить такую возможность. Прибегая к принуждению в отношении преступника, мы как бы изгоняем врага, вступившего на нашу территорию и отказывающегося покинуть ее.